Григорий Иванович настроился ждать. Костра не развести, кругом белое безмолвие, без даже самых мелких дровишек. Холодало, но все еще безветренно. Время около четырнадцати часов, день короток, Кайгусь вернулся только через три часа. Гиляки даже не разговаривали между собой. То, что они положили в нарту к Зотову, никак не определялось, оно было замотано очень плотно в оленьи шкуры и на руках гиляков выглядело достаточно тяжелым. Кайгусь что-то истерично крикнул, и нарта с отдохнувшими собаками, в которой сидел Зотов в обнимку с дарованным аборигенами сокровищем, пошла в обратный маршрут. Кайгусь с напарником остались и даже водки не попросили. Сумерки надвигались. А в ночи в тех местах пьяных смерть забирала всегда. Гиляк бежал рядом, совершенно околевший Зотов думал о том, развел ли большой костер ожидавший его татарин. Холод уже был аж в кишках, а на душе было покойно и торжественно.
Последний час пути собаки визжали и просили пощады. Зотов пробовал идти по снегу, но одежда и обувь не для того были. Но вдруг собаки потянули, гиляк что-то храбро прокричал. Собаки почувствовали дым, еду и отдых. В почти кромешной тьме вдалеке бликовал огонек – татарин жег костер.
Доехали, добрались, Зотов упал в сено на санях и вытянулся. Гиляк побежал за мешком, что в снегу был припрятан, и принялся кормить собак. Татарин, вроде как, стол накрывает. Гиляк натаскал лапник, уселся на него и, как вроде, запел. Наверное, от обиды, что его не взяли в святилище или просил у богов своих Кайгусю хорошей, легкой дороги. Зотов решил ничего не открывать и не развязывать, пока в тепле не будет. Сам разлил всем троим водки, выпили, и как-то быстро отогрелись у жаркого пламени. Собаки тоже жались к огню. Татарин, днем отоспавшийся, уложил Зотова в сани и прикрыл тулупом, и с полной уверенностью, что найдет в ночи дорогу, тронул. Боялся лошадь в ночь оставлять на снегу. Зотов остановил возницу, взял мешок с оставшейся водкой и провизией и отнес все еще поющему гиляку, положил в ноги. Все, в дорогу.
Лошадь тоже хотела освободиться от сбруи и встать на привычное место в своем сарае. Потому, хоть и в темноте, но шла ходко, видимо, помня утренний маршрут. Зотов уснул, и снилось ему, что он приложился к Кресту.
***
Петр Николаевич всегда завидовал стилю одежды своего первого. Умел себя показать шеф. И стать, и голос, а одежда! Особо Пете нравился синий, трикотиновый костюм. Он мысленно примерял его на себя: вроде, как и ничего, а в этом бы костюме – да еще и кабинете с креслом первого. Петр Николаевич реально надеялся на такой кадровый шаг руководства. Чувствовалось, что первого куда-то планируют: то ли в центральный аппарат, то ли в КГБ. Вся информация была даже для него закрыта. Известно было только, что первого включили в рабочую группу по подготовке изменения устава ВЛКСМ. И он улетает в Москву в командировку, а оттуда на прежнюю должность может и не вернуться. XIX съезд будет проходить в апреле следующего года. После него, верно, и ясность наступит.
Но все прояснилось раньше, сразу после отъезда первого в Москву. Там он был утвержден помощником секретаря от ЦК. Петр Николаевич автоматически стал исполняющим обязанности первого с правом члена бюро горкома партии. Пока вот так. Петя как-то нервничал: исполняющий обязанности – это не должность. Это кресло было номенклатурой обкома партии. Как бы не нашли там преемника в начальство Петру Николаевичу. Тесть молчал. Тот всегда Петю удивлял и тревожил вопросами типа: «Почему солдаты хорошо воюют?» Сам же и отвечал: «Потому что мы, Петя, хорошо работаем. Пропаганда и агитация – вот корень любых побед». Петя соглашался, немного смущаясь. Тесть свою дочку, что была старше Пети на пять лет, сумел сосватать, как партиец с большим стажем, представив ее твердой и принципиальной, прямо Надеждой Константиновной, не вспомнив, что она алкоголичка с семнадцати лет.
А работы-то хватает, опять в стране беда. Руководитель КГБ СССР Андропов направляет в Политбюро записку, в которой обличает создание среди интеллигенции движения «русинов». По мнению КГБ, это движение угрожает коммунистическим устоям больше, чем диссиденты. Под лозунгами защиты русских национальных традиций, по мнению Андропова, это движение, по сути, занимается активной антисоветской деятельностью. Петр Николаевич со всей активностью занимался разоблачением писателей и журналистов местного масштаба. Пытаясь вообще изъять слово «русский» из официального обихода, начались увольнения русских деятелей культуры. Власти СССР дают разрешение Лизе Алексеевой после семнадцатидневной голодовки ее отчима, Андрея Сахарова. Ропщут, значит плохо работаете, говорило Петино руководство.