Началось все, опять же, с требований проявить мировоззрение и жизненную позицию. Полгода назад из нашей группы пропала маленькая, застенчивая девочка Таня. Она перестала посещать занятия, и вроде как-то про нее и забыли. А тут появилась. Вечером пришла ко мне в комнату и зачем-то рассказала всю свою горькую историю, жестокую и кровавую. Любовь, принуждение к аборту, попытка суицида, болезнь. Очень хочет дальше учиться, а деканату, чтобы подать документы на отчисление, нужно, чтобы общественность ходатайствовала.
Комсомольское собрание курса. Понятно, она была обречена, эта маленькая, исхудавшая, потерявшая во все веру девочка.
***
Григорий Иванович проснулся совсем затемно, за окном мело, в доме холодно. Затопил, поставил чайник с замерзшей за ночь водой на печку. Дал побольше свету.
Вчерашний груз лежал тюком на двух приставленных стульях. Предстояло главное – убедиться, что это то, чем грезил каторжник Пилсудский, и больше двух веков было тотемной тайной в гиляцких стойбищах. Это первый символ христианской веры у берегов Тихого океана. Одежки из пересохших шкур были очень плотно стянуты кожаными ремешками на деревянных скрутках. Зотов взял нож, но забарабанили в дверь. Вести были добрые и своевременные. На следующий день, вне графика, по каким-то делам неотложным прибывает курьер казенный. Это был шанс отправить письмо Пилсудскому. Григорий Иванович представлял, как тех вестей ожидают на каторге.
Зотов трижды перекрестился и начал аккуратно срезать ремни. Они были как из железа. Работа шла медленно, обертка была многослойная. Наконец показалось тело. Оно было, как и писал Пилсудский, цвета вековой, грязной чугунной сковородки. Дело пошло быстрее, хотя местами шкуры приварились к металлу. Где-то через полтора часа он увидел Крест целиком. Такие Кресты Византийские этой природы Зотов видел в Московском Кремле, на Благовещенском соборе, возведенном в четырнадцатом веке.
Теперь самое важное – найти лицо Креста, и на цати должен быть знак. Надо было еще света. Слой окислов был очень глубокий и очень стойкий. Крошку за крошкой Зотов очищал цату. Рельеф, хоть и был объемным, но в итоге оказался плоским. Даже не добравшись до природного тела и цвета, было понятно, что знака нет. Он аккуратно перевернул довольно тяжелый Крест. С первых же прикосновений резцом к цати понял, что ее центр заполнен отливом. Работая резцом, Григорий Иванович неизменно узнавал очень знакомый ему символ – это был якорь. Это был Элеонский Крест со Святой земли, дарованный Земле русской и династии Романовых, и ныне царствующей. Зотов трижды поцеловал Крест, жарко и громко прочитал «Отче наш». Оставалось последнее – увидеть цвет материнского металла. Он взял рашпиль и у самого комеля начал пилить, через минуту посыпалась стружка, цвета природного золота. Зотов сел на табурет, усталость прямо на ноги накатилась, усталость от причастности к чему-то великому, его, простого отставного лейтенанта морского флота России. Григорий Иванович налил кипятка в каторжную кружку, глотнул, и немедля сел писать Б. Пилсудскому. Крест лежал в метре от него, и на спиле светился легким голубым цветом.
Первый Храм на гиляцкой земле заложат только через сто лет и нарекут его алтарь именем святого Сергия Радонежского. Будет тот Храм в память горя человеческого, жертв стихии.
***
Через два дня пришла бумага со всеми регистрационными отметками. Еще предстоит бюро горкома и конференция, но это уже формальности. Петра Николаевича жарко поздравляли, понимая, что это твердый шаг в перспективы дальнейшего роста по карьерной лестнице партийной номенклатуры. А дома хищница сначала пугала тем, что подкинет в нужное место самиздат «Ракового корпуса», который непонятно почему валялся у Пети и был нечитанный, но укусила еще больнее: украла партбилет, гордо объявив об этом сегодня поутру, когда Петя ловчил на кухне с типа завтраком.
Шантаж был грубым и примитивным, денег хотела на месячный отдых в Москве, от чего только она будет отдыхать, было непонятно. Тесть высказался определенно: «Не пускать!». В истерическом общении со своей дочкой ссылался на то, что не пускать – это лишь воля мужа, вот с ним и решай. Она выросла в Москве, в среде себе подобных, и иногда наезжала в столицу по старым адресам, оставляя после себя проблемы, долги и скандалы. Тестю потом названивали серьезные дяди, требуя объяснений. Было чего опасаться: в последний ее визит, на какой-то пьянке, Наташу срисовали в компании с Галиной Леонидовной. А тесть-то, старый аппаратчик, чуял, чем это может для него закончиться.