Начинаю вроде приходить в себя. Тусклый свет, зарешеченная лампочка… Вроде как понимаю, что я в камере. Левая рука обездвижена, в ней игла капельницы. Лежу на спине, голова высоко задрана, в висках ломота. Дверь открывается. Заходят несколько азиатов и две девушки, одна – в белом халате, одна – нашего облика. Одна из них склоняется ко мне и спрашивает, слышу ли я ее. Я слышу. Она представляется помощником российского консула, остальных называет офицерами спецслужб. Говорит, что я здесь, в камере внутренней тюрьмы уже двое суток. Меня задержали по подозрению в подготовке террористического акта против руководства страны. Могу ли я прямо сейчас назвать своих сообщников и тем самым облегчить свою участь? Но я все же плохо ее понимал, лица вдруг стали расплываться. Та, что в халате, кинулась что-то подкалывать из большого шприца, и я опять провалился в небытие.
Еще через сутки ситуация понемногу стала разруливаться, меня чуть покормили. Опять приходила из консульства та девушка, но уже без сопровождения и предложений назвать кого-либо из сообщников. Она успокаивала меня, говоря, что уже скоро все разрешится, но страну эту мне придется сразу покинуть. Я был совсем не против.
Чтобы как-то разобраться в происходящем, надо начать очень издалека. Из тех самых девяностых годов, что наступили в большом районном городе, в котором родилась и взрослела красивая девочка Томочка. Ее папа вдруг в начале этих годов авторитетно разбогател. Мама бросила работу, а Томочка –сельхозинститут. Не по Хуану сомбреро. Все закружилось: мальчики, клубы, а потом и наркотики. Папа, правда, ушел к модели, бывшей Томиной подружке, но мама быстро утешилась. А в нулевой год папу нашли в машине с простреленной головой. И Тома поняла, что надо отсюда валить, и уехала в сопредельную страну искать счастья. Год путанила, без удовольствия, но продуктивно, а тут попалась на перепродаже большой партии наркотиков. Появился шанс сгнить в яме азиатской тюрьмы, но предложили отсрочку приговора взамен на согласие работать на спецслужбы.
И она стала агентом с оперативным псевдонимом, который на русском языке значит «Мышь». Ее подкладывали под своих азиатов и под соседних, а на все национальные праздники возили от одного генерала к другому вместе с поварами и официантами. Но ее главной задачей было следить за прибывающими русскоязычными и докладывать. Для осуществления этих задач ей дали возможность набрать танцовщиц и обосноваться в клубе, куда так или иначе стекалась русская тусовка. К тридцати годам Мышь вообще разочаровалась в любви и вдруг стала особенной, увлекшись женщинами. Они и наркотики делали ее жизнь нежной и отчетливой. Сначала были азиатки, а уже два года у нее – танцовщица, красавица, бывшая спортсменка, настоящая любовь, серьезные отношения. Мышь ее уже два раза возила по юго-восточным странам с целью сочетаться браком, но пока не получалось.
Хозяин того клуба, конечно, знал, что за особу ему подсадили и очень ее страшился, а ему было поручено следить за ней и докладывать. Он и без того всегда подстукивал. Но эта аферистка со своими склонностями его пугала. И когда она, вернувшись в клуб, не нашла там свою любимую, она за минуту вытряхнула из него всю информацию и начала действовать. Она была в слепо-шизофренической ярости, что ее девушку увез мужик. Позвонила своим хозяевам, сообщив им о готовящемся террористическом акте, зная, чем их можно быстро поднять.
Через час отель был окружен плотным кольцом спецназа, уличное освещение было отключено, и движение на ближайших улицах было приостановлено. В коридорах отеля свет был тоже выключен, а потом командир взвода в полной антитеррористической экипировке постучал в номер, потом брызнул мне в лицо из баллона с новым экспериментальным нервнопаралитическим газом. Мышь затащили в номер для опознания тела. Она была в модных тогда красных ботфортах. Ими она, страшно истеря, и принялась бить лежачего. Специальные агенты ее с трудом оттаскивали, но она вырывалась и принималась заново пинать бездыханное тело. Позже, на очной ставке она снова была в тех же сапогах и пыталась повторить свое упражнение. При этом Мышь орала про утраченную любовь и разбитую семейную жизнь. Видно было, что эта истерика у нее не на один день.
А день пришел, азиаты разобрались в посылке и причинах всего происходящего, и меня выпустили. На следующий день у меня самолет, а меня тут и выручать уже понаехали. Все собрались, пошли пообедать в кафе с адаптированной для русских едой. В прихожей-коридорчике на стуле сидел парняга, мне незнакомый, но я почему-то на него внимание обратил. Всегда сажусь лицом к входу. Заказали еще и водки, но выпить не успели. Наш опоздавший товарищ зашел в кафе, поздоровался, даже приобнялся с тем сидящим пацаном. Они вышли на воздух и начали о чем-то говорить, поглядывая через окна в нашу сторону. Минут через пятнадцать тот ушел, а наш товарищ позвал меня выйти и вот что поведал.