Шел снег, и резина-то у всех хорошая, только ехать некуда. На подъеме развернуло американский «Френч» с длиннющим прицепом от забора до забора, и ловушка захлопнулась. Снег идет ровно, безветрие. Не то, чтобы мороз, но студено. В авто у всех печки подсвистывают, а значит, и моторы в работе. Через час в зоне моей видимости стали появляться машины, у которых кончился бензин, а там люд был и малый, и старый. А граждане стали делиться, у кого что было: кто остатки бензина сливал, кто одеяло подносил, кто детей в машины теплые забирал. Дети хотели есть и пить, но по ту и эту сторону – темные бугры леса, где-то с редкими огоньками. Небо темное, как бы навалившееся. В свете фар снег летит. Через два часа первые мужики перестали стесняться и подскакивали раз за разом к ограждениям, а потом и женщины стали присаживаться между машинами, ибо ограждения были преодолимы только для самых сильных и тренированных. Спрятаться было негде, люди ждали помощи. Когда где-то далеко засветила красная мигалка, все оживились, но вскоре она пропала, растворившись в ночи. Спасал Христос в эту ночь, он пришел к каждому. Люди помогали друг другу – и в дорогих машинах, и в хламе. На шестом часу ожидания где-то растащили грузовик с продуктами и, преодолев ограждения, жгли костры, разносили на ветках горячие сосиски, а потом в машинах, где еще работали печки, под них засовывали голые мокрые ноги и отогревали. Никто не истерил и не ругался. Это были совсем другие люди за рулями, не те, с которыми я ежедневно контачил на дорогах города. Воды не было, с крыш машин соскребали чистый снег, топили его, капали туда из общей банки сгущенку и поили детей, самых маленьких, и те в теплых машинах засыпали. Это был большой общий дом, но я-то знал, что все это пройдет. Все вернутся по квартирам, а потом выйдут на улицу совсем не такими, как сейчас.
Позже власти и генералы в красивых кокардах гордо рассказывали по телевизору о своих подвигах по спасению бедствующих. Они будут награждать друг друга и утверждать, что они готовы к любым ЧС и даже войне. А я узрел любовь и понял, что пока мы все не пострадаем, мы и не обрусеем, ибо самые жестокие мы – когда сытые и когда праздники.
***
Крест в селе, лежит на мягкой чистой стружке в пахнущем свежим деревом ковчеге. Ковчег стоит в сухом теплом месте. Я его даже не открываю, как-то боязно без благословения что-либо делать. За благословением собираюсь в апреле, в последнюю неделю перед Страстной. Поеду на Святую землю. Если все получится, надеюсь, Бог даст время на возведение Креста и построиться рядом на старость. А пока планирую, черчу, пишу, готовлюсь к большой работе. Определяюсь с главным и второстепенным, но из-за отсутствия опыта все мне видится главным. Но люди вокруг теперь объявляются хорошие, мастеровые и с желанием участвовать. В них я ищу помощи и советов. А как покажет время, примкнувшие и трусливые сами найдут причины убежать. И ничего сами в жизни не сотворившие будут меня хулить и обсуждать с атеистами и убогими. Сейчас село замерло, как всегда бывает в зиму. Тихо, холодно и ветрено.
***
В конце лета любовь и ревность одержала чистую победу. Мой водитель, толковый, деятельный парень, уволился. Его женушка не смогла терпеть хорошую зарплату за работу, которая, бывало, прихватывала вечерние, а иногда и ночные часы. Сейчас он клерком в какой-то конторе на пятидневке, но вольному воля.
Теперь новый водитель у меня – типчик, как недавно выяснилось, тот еще, ходок и налево, и направо, и по ночным клубам. Стали меня друзья-приятели подозревать, что хожу по ночным клубам. Стала машина там номерами и черными боками перед девочками светиться, но я не сильно озадачивался до недавних событий. А события вот какие случились. Одна знакомая барышня на девичнике в разговоре за столом вдруг услышала мою фамилию, ну и конечно, уже ни слова не пропустила. Разговаривали двое, одна из которых стопроцентная блондинка – женушка моего водилы. Так вот она жарко жаловалась на мой скверный характер и подлые поступки. Версия такова: вчера ночью ее муж вез меня из соседнего города. Я был в плохом настроении, психанул и выкинул водителя из машины за сто километров, и он, бедняжка, до утра шел пешком. Пришел грустный и очень уставший, она его помыла, покормила и спать уложила, страдальца. Собеседница ей сочувственно кивала, ужасаясь выпавшим скитаниям.