«Не так далек тот день, когда страница перевернется для нас, тогда мы, народ, закончим большую войну больших господ. Новый мир выбросит всех торговцев и их слуг, с их танцем войны и смерти. Этот день придет, но когда он придет – зависит от меня и от тебя; тот, кто не идет еще с нами, пусть поторопится».
Бертольд Брехт
Может, это и не материальная нищета, когда свой первый, живой и пахнущий солнцем помидор увидел в шестнадцать лет от роду. А что это? Может, просто так было в двадцатом веке, а в двадцать первом уже все по-другому? Он сказал: «Я – есть Путь».
***
Мои планы на строительство, так или иначе, озвучились городской черте моего общения. Мнения были разные, но сводились, в общем, к одному – на хрена так далеко?
Нет, надо было с ними, в исторически загаженных окраинах города, уже до крайности перезастроенных грузными, безвкусными коробками, с их владельцами из бывшего административного ресурса, депутатами, ментами и успешными городскими барыгами. Дома за трехметровыми глухими заборами из штабнастила были натыканы по оврагам и пригоркам, и если рядом не было ручейка с кладбища, то обязательно огромные стояки высоковольтного напряжения с гудящими проводами. Дома стояли окно в окно и позволяли углубленно вникать в жизнь соседей и воровать из общих подателей электричество. Собаки бегали по периметрам, огражденным глухими стенами, и гавкали на всякий шорох. А не видя, на что гавкают, падали в обмороки и со временем зарабатывали сердечные болезни. А собаки были дорогие и, как правило, ростом со среднего медведя.
А реалии просты: стоя на улице у такого забора, легко было проковырять дырочку и по потребности перебросить гранату, куда надо. «Он тебя видит, а ты его нет». Игра такая. И земля не родит на камнях и в туманах. А в предгорье – другой климат, другой мир, в соседях сельчане, заборы условные, а значит, и дышится по-другому. В том мире, затхлом и вонючем, полной грудью не дышат. Там дышат сплетнями и склоками, клюют и обсирают ближних из страха, что придет дальний и обсерит. Моя мотивация была такая, только не всем высказанная, кому и высказанная, то не всеми понятая.
Посетил тут хоккейный матч на арене имени того, кто катался в «Красной машине», а сейчас гражданин США русского происхождения. Ну не думал, что буду так впечатлен. Подъехал и восхитился невиданной для наших территорий парковкой, обширной и ухоженно разлинованной. На ней – с полсотни дорогих, намытых в большинстве своем черных машин. А вокруг них – публика, как бы спортивные фанаты. Здесь весь стареющий городской бомонд – те, кто прежде терся при ресторанах и в барах, потом в казино, сегодня изображали из себя английских лордов со спутницами у хоккейных подмостков. Блеск машинных крыльев и переливающиеся платья от кутюр на обвисших бедрах стареющих городских куртизанок, а также сигареты в наращенных, гнойного цвета ногтях были верным свидетельством того, что они уже пристроились или вот-вот пристроятся к персоналиям, равным по значимости покойному премьеру Черчиллю, он же граф Мальборо. Город комично копировал то, что с коммерческим хоккеем, тренерами и судьями притащили из Москвы. Бомонд, похваставшись и посплетничав, расходился по выкупленным ложам. Впечатление было, что я в императорском театре, ибо барышни были в вечерних платьях с декольте и в украшениях, а баре в пиджаках из разноцветных шкур питонов и перстнях на шести-семи пальцах. Они на верхних смотровых местах, а внизу – так себе контингент, молодые длинноногие девушки, которые все время задирали юбки и светили ляжки верхним ярусам, где их тайные покровители, стыдясь, сидели в обществе своих насиликоненных, натянутых и пьющих жен – ревнивых старушек. А вокруг мальчики и юноши, с огромными ведрами зажаренных куриных ног, с замасленными лицами и бодрым настроением.
На сцене группа поддержки закидывает за голову ноги и размахивает красными шарами. Потом туда выходит первое лицо региональной власти с приветственной речью. Не столько от речи, сколько от его передвижений по сцене с раскачиванием бедер сквозило неприкрытой педерастией. Не хуже были уборщик льда и катающийся по площадке, себя показывающий судья в полосатой поддевке и штанах в обтяжку. Все, что было задумано, из столицы заплыло к нам.
Сам матч был не менее примечательным, все спортсмены были дорого снаряженные, а что это хоккей – можно было угадать лишь по клюшкам и конькам. На такие матчи билетов никогда не было, и меня пристроили на техническое место между скамейкой запасных и скамейкой оштрафованных. По площадке катались под ужасный грохот барабанов, и было впечатление, что меньше всего игра эта была нужна самим играющим. Они показно мазали по воротам, а когда в одну сторону назначили буллит, а сторона была та, в которой я сидел, то ни запасные, ни оштрафованные даже не повернули туда головы. Все было наносное и театральное.