Сегодня с утра лепший друг Киприана в кармане принес Ульянке подарок – рыжего хвостатого бурундучка, которого он снял в лесу с ветки почти примороженного. Если бурундук так рано покинул свою норку, то либо у него кончились припасы, либо его дом был разорен – соболем, куницей, да мало ли кем. Он был обречен, но, попав в карман к человеку, отогрелся и потянулся к жизни. Ульянка, конечно, была несказанно рада и со словами:
– Деду, это тоже жизнь, и я – ее мама? – приняла в ладошки это лесное чудо. Но бурундук тут же выскользнул из маленьких ручонок и юркнул в первую же кучу домашнего хлама. Все кинулись, пофыркали, посвистели и забыли про него, но он сам вечером объявился в комнате Гедеона, высунув мордочку из щели между колотыми и расшатанными кирпичами над печкой. Сыпанули ему туда горсть овса, так он его шелушил и сорил, но это было не в тягость. А когда Ульянка, сидя рядом с Гедеоном, училась по слогам читать, зверек корчил им рожицы сверху. Но и там была война. Ночью местные мыши пытались обобрать бурундука, но тот неизменно оставался жив и здоров, за что и получал то овса, то старую пересохшую шишку.
Зиму пережили как-то легко, не голодно. Меланию это тревожило, ее все тревожило: и молчание, и разговоры, и мороз, и оттепель. Время ее не излечивало, она жила в режиме «живешь и живи», а от такой болячки рецептов не было даже в военной науке. Гедеону было жалко женщину, но всего он не знал, а потому дивился ее холодному отношению к дочке, которая была с ней совсем не схожа. Однако профессор не был силен ни в психологии, ни в физиогномике, а потому все принимал как есть. Умение жить настоящим как-то постепенно пропадало, уступая будущему, которое уже состоялось, и им прочитывалось раньше всех и вне очереди. Запахи и вкусы сегодняшнего дня ощущались слабо и не очень достоверно. Ульяна росла, радовалась, удивлялась, складывала слоги и разговаривала с бурундуком. Но все не обошлось тем хвостатым поселенцем, в конце марта было еще одно явление, и пришло оно вместе с оттепелью.
***
Прадед Сергей, 1885 года рождения, был выходцем из Симбирской губернии, уезда Терпигорева, из деревни Горелово, что через овраг от деревеньки Неелово, и через речку Переплюйку от Неурожайки. Деревня его называлась так не по причине того, что горела когда-то, а потому что явно горя словила. Его всегда кликали Гореловским, а потому так в бумагах и написали – Горелов. Он рос толковый и старательный, до восьми лет учился в церковно-приходской школе, потом с похвальной грамотой окончил уездное училище, дальше, явно с Божьей помощью и участием, – в Симбирской гимназии, которую окончил в 1903 году с похвальным листом. В 18 годков поступил в Петербургский Технологический институт.
В то время студенчество стало самой отзывчивой частью общества, реагировавшей на классовые и политические противоречия. Верно, это определялось теми моральными трудностями, с которыми приходилось сталкиваться, зарабатывая себе на жизнь, чтобы продолжить обучение. Тяжелое материальное положение было вечным спутником, иногда им не хватало даже на еду. Чтобы снять комнату, прокормить себя, заплатить за учебу, купить себе необходимые учебники и форму, студенты должны были искать дополнительный заработок, что негативно сказывалось на учебе. Контроль над студентами был жесткий, власти постоянно должны были быть уверены в их благонамеренности.
В 1904 году он вступил в эсеровскую студенческую группу. Это решение пришло в курительной комнате, где он принимал участие в обсуждениях и спорах об острых проблемах российского общества и в чтении литературных новинок, что продолжались в дешевых чайных и ресторанах, которые звались не иначе как «питомники студенческого алкоголизма». Там он и приобщился к этой российской судорожной дрожи радикально революционного терроризма. Ведущим ее мотивом была революционная месть. Из дома вести были ужасные, и Сергей решил направить туда свои усилия по освобождению от беспредела нового местного начальства.
В 1905-1906 годах терроризм стал массовым и беспощадным. Летом 1906 года по Поволжью прокатилась волна террористических актов. В июне 1906 года за слабую работу с революционным движением и нерешительность в руководстве карательными отрядами министр внутренних дел П. Столыпин снял с должности симбирского губернатора, князя Л. Яшвиля. В конце июля в Симбирск приехал генерал-майор К. Старынкевич, известный как ярый монархист. Был объявлен режим жесточайшего политического террора, введены в действие военно-полевые суды, стали проводиться обыски и аресты, при полном запрете собраний и демонстраций. В ответ поволжские эсеры стали готовить покушение на Старынкевича. Полиция и жандармерия, получившие на этот счет агентурную информацию, проводили повальные обыски и зачистки, но предотвратить убийство не сумели.