Глава 1. Не спасайте котиков! Не надо!
В каждом коте скрывается тигр — я всегда это знала. Но не думала, что настолько буквально!
Поэтому когда котик по имени Васька, подобранный мной три дня назад на помойке, вдруг начал расти в размерах и меняться окрасом, челюсть моя отправилась в далекое путешествие вниз по вертикали, а сердце забилось, как тысяча гонгов в долине Ганг.
— Ах! — сказала я, роняя чашку кофе от неожиданности.
Дело было у меня дома, в уютной однушке, выходящей окнами на типичный московский двор. Я шла из кухни к ноутбуку, чтобы приступить там к очередному раунду гугл-бродилки «Найди себе работу», и тут начались такие… Чудеса.
Васька, валявшийся среди коридора и упоенно грызущий обои, сначала тихо мявкнул, а потом вдруг зарычал. Его серая шерстка окрасилась в рыжий с яркими черными полосами, килограммы начали набегать, как в страшном сне старлетки, а зубки, нередко оставлявшие отметины на моих руках, отросли, как чертовы кинжалы. Но взгляд у кота, спешу заметить, оставался тем же: удивленным и самоуверенным взглядом помойного жителя, едва-едва обретшего благополучие (надеюсь) в моей квартире.
А еще коридор наполнился пением.
Пением кучи мужских голосов, идущем не пойми откуда.
Пели не на латыни (гарантирую, ибо сама я exegi monumentum знаний в универские годы), но на чем-то, обладающим таким же багажом аллюзий. Магически пели. Колдунски.
В моем коридоре!!!
Пение становилось громче сообразно тому, как Васька рос в тигра. Потом вокруг кота вспыхнул огненный контур пентаграммы.
И вот тут что-то во мне переклинило. Нет чтоб, как подобает воспитанной девушке, магистру истории искусств, отойти и не мешать темным силам делать свое странное дело… Вместо этого я с боевым воплем рванула вперед, перепрыгнула огненный всполох пентаграммы и вытолкнула удивленного котика-тигра наружу.
Фиг поймет, зачем я это сделала. И почему бывший Васька мне это позволил вместо того, чтоб новоприобретенными зубами отклацать мне что-нибудь важное. Голову, например (и без того потерянную, впрочем).
Но тигр вывалился прочь из пентаграммы, а вот я осталась стоять в ее центре, уперев руки в коленки и отстраненно понимая, что пламя выросло высоко-высоко, но почему-то не поджигает обои.
И правильно делает. Молодец пламя. Так держать.
— Ах! — воскликнула я повторно, когда таинственное пение оборвалось, сменившись грохотом — таким, каким на аукционах молоточками долбят «ПРОДАНО!» — только гораздо громче.
Мир вспыхнул и потух.
С минуту я пребывала в благословенной тьме…
«И да станет сия сущность сосудом для сил ваших, сир, отныне и во веки веков, пока смерть её не разделит вас. И да будете вы заботиться о сущности сей, и да будет она поддерживать вашу мощь, жизнь свою положив на благо ваше. Аймен!» — провозгласил чей-то голос.
«Аймен» — ответил ему другой, куда приятнее.
«Вы готовы узреть своего фамильяра? Он уже в Межпространстве, ждет встречи с вами».
«Готов».
«Узрите!».
И тогда я полетела вниз, вопя и кувыркаясь, а потом вдруг вывалилась животом на холодный мраморный пол. Удар вышиб из меня весь дух, но я все же нашла в себе силы сразу перевернуться.
Тому способствовали разрозненные крики удивления и — парочка — криков гнева…
Я снова лежала в центре пентаграммы. Но на сей раз не у себя дома, а в каком-то огромном зале со сводчатым потолком. Идеальный образчик пламенеющей готики! Любо-дорого! Но не церковь, а, скорее, библиотека.
Ну или концертный зал — судя по количеству публики вокруг.
— ЭТО ЕЩЕ ЧТО?! — выдохнул старикашка в мантии, стоящий ближе всех к пентаграмме.
Это его голос вещал странную а-ля свадебную клятву.
— Вот и мне интересно, мастер Говерик. Потому что все выглядит так, будто ЭТО — мой фамильяр, — холодно сказали где-то у меня над затылком.
Глава 2. А жизнь вообще несправедлива
Я извернулась на полу, чтобы увидеть говорившего.
Стоило мне пошевелиться, премудрый старец и еще несколько особо трепетных отпрянули по сторонам, делая какие-то жесты руками — эдакий аналог христианского креста. Какие нервные, с ума сойти! Сами вызвали, сами перетрусили.
А вот мужчина, высказавший мысль о том, что я — его фамильяр, никуда не двинулся. Даже не шелохнулся, продолжая стоять четко на границе полыхающей пентаграммы. Сощурившись от пламени, я разглядывала незнакомца, а он — меня.
Высокий. Подтянутый. Темноволосый и лохматый, хотя мой глаз, наметанный на уход за собой, видит: парень честно пытается пригладить это безобразие разными лаками, но оно также честно вырывается наружу.