— Сколько двоек? — в упор спросил парень.
— В журнале, да? — Витька не смел поднять глаз. — Или в тетрадках?
— Давай в журнале.
— В журнале — три…
— Фью! — присвистнул бульдозерист. — Это перед самым-то концом года! Ты о чем, парень, думаешь? Ну и ну! А я-то за порядочного тебя посчитал. Вот, думаю, парнишка дельный. Расспрашивает, интересуется… Нет, раз такое дело — выходи! Освобождай кабину!
Подобного позора Витька, может, никогда и не испытывал. Трясущейся рукой никак не мог открыть дверцу. Открыл наконец. Тяжело вывалился из кабины, спрыгнул на землю и, не разбирая дороги, по ямам, буграм, поплелся прочь. Саша даже обиделась на бульдозериста. Витьку ей жалко было до слез.
Видно, и парень понял, что пересолил.
— Вить! — крикнул он вдогонку. — Витя! Черенок обернулся.
— Вернись-ка на минутку. Вернись.
Черенок стоял в нерешительности. Несчастный, жалкий, голова втиснута в плечи.
— Да иди же, не бойся, — уже совсем миролюбивым голосом позвал парень.
Витька несмелым шагом пошел обратно.
Бульдозерист соскочил с машины, обтер тряпкой руки, поискал глазами, где сесть. Поднял обломок доски, стряхнул с нее землю, приспособил доску на бугорок.
— Вот и скамейка… Садись, — сказал он Витьке. — И ты, девочка, присядь. Звать-то как?
— Саша.
— Ну, давайте посидим минутку. Разговору у меня немного. И вам некогда, и у меня время, как говорится, — деньги. Ты, Витек, на меня не серчай. Я отчего погорячился, знаешь? Не знаешь. А все потому, что сам, веришь мне, такой был. Отец у меня… — парень сморщился, почесал за ухом. — В общем, задурил отец, ушел от нас с матерью. Я чуть постарше тебя был. В шестой ходил. И вот разбаловался, ну, никакого сладу. Закончил седьмой класс — не хочу больше учиться! Как мама ни уговаривала — не послушал. Ладно… Что делать? Протолкался год. А сколько можно! Пошел на стройку. Мама кое-как уговорила начальника. Взяли. Учеником, конечно. Кирпич разгрузить, раствор подать. Работа, прямо сказать, черная. И с заработком негусто. А меня к механизмам тянуло. Вот как тебя. Заикнулся было, да не тут-то было. Образование не то. И зачесал я тогда в затылке. Думал-думал — нет другого выхода. Записался в вечернюю школу. До армии еще два класса закончил, всего девять, значит. А уж на службе в армии окончательно раскусил, в чем соль. Вернулся на гражданку — сразу опять в школу. Аттестат получил. Теперь в технологическом институте на вечернем занимаюсь. Первый курс заканчиваю. Тяжело. А что делать? Надо. Видишь, какая вышла со мной история. Так что смекай! — И парень совсем по-приятельски похлопал Витьку по спине. — А ко мне ты приходи. Не прогоню. Мы тут у вас недели три еще поковыряемся.
Бульдозерист поднялся с доски. Он занес ногу на стальную, блестевшую гусеницу машины, но вдруг обернулся и подмигнул Витьке.
— А ее, — кивнул на Сашу, — слушайся. Правильный человек. Тебе, можно сказать, повезло, что она интересуется твоими делами.
Парень скрылся в кабине, громче заурчал мотор, а Витька и Саша пошли к дому. Шли молча. Лишь когда поднимались по лестнице, Черенок со вздохом сказал:
— Осрамила меня.
— Я?! — Саша, шагавшая впереди, остановилась и, будто пистолет, приставила к Витькиной груди палец. — Ты сам, сам себя осрамил. Неужели до сих пор не понял?
— Ладно, — отводя нацеленный на него палец, проговорил Витька, — чего теперь кулаками махать… Уроки-то успею сделать, как думаешь?
— Да уж идем, буду помогать тебе, — сказала Саша.
Медаль
И наступил этот удивительный день. Последний день занятий в школе. Ждали его, ждали, а пришел он, и немножко грустно стало. На целых три месяца расставаться.
Но все равно здорово! Завтра каникулы. Долгие, летние каникулы. Заслуженные каникулы. Хорошо поработали ребята.
И для Витьки Черенкова учебный год закончился благополучно. На классном собрании, когда раздавали дневники с оценками за год и короткой, но такой приятной записью: «Переведен в 5-й класс», Лидия Гавриловна так сказала о Черенкове:
— Очень, Витя, боялась за тебя. И вот вдвойне приятно сообщить: двоек у тебя за год нет. Переведен в следующий класс.
Что бы там ни было, а Черенка в классе любили. После таких слов Лидки Гавриловны о Витьке все заулыбались, а Митя Ёлкин, сидевший впереди Черенка, обернулся и протянул сияющему Витьке руку:
— Держи! Поздравляю!
И Саша смотрела на Витьку. Она-то, конечно, больше всех была довольна. Заставила все-таки заниматься его. Много он крови из нее попил, да что уж теперь вспоминать! Зато сидит он сейчас и, может, нет на свете человека счастливей его.
А Лидия Гавриловна подождала, пока ребята насмотрятся на Витьку, и снова заговорила:
— А теперь, мои дорогие пятиклассники, посмотрите вот на эту парту, где сидит вот эта скромная девочка. — И учительница подошла к Саше. — В том, что сегодня Витю Черенкова поздравляем, как именинника, — немалая заслуга и Саши. С пионерским поручением она справилась, по-моему, отлично. Как ты считаешь, Митя?
Митя Ёлкин загадочно как-то улыбнулся и полез в свой портфель.
— Я тут одну штуку с ребятами придумал… — Митя достал небольшой сверточек. — Хотим Поляковой вручить… Можно?
— Отчего ж, конечно. — Лидия Гавриловна развела руками. — Только не лучше ли после собрания?
— Нет, как раз лучше на собрании, — упрямо стоял на своем Митя.
— Ну, пожалуйста.
Председатель совета отряда подошел к Саше, которая почти с испугом смотрела на него, развернул бумагу и накинул ей на шею красную шелковую ленту. На конце ленты висел серебристый картонный кружок размером с юбилейный рубль.
— Это наша медаль. На ней здесь написано: «За терпение и труд»… Вот награждаем, то есть вручаем, значит… — Митя сам смутился не меньше вконец растерявшейся Саши, неловко схватил ее руку, пожал и сел на место.
Ребята оглушительно захлопали в ладоши.
— Что ж, — растроганно сказала Лидия Гавриловна, — и я присоединяюсь к вашим аплодисментам. Тем более, что за отличные успехи постановлением педагогического совета Полякова награждается похвальной грамотой… Да, жалко, ребята, что Саша уходит от нас в другую школу. Но ничего не поделаешь. Я уверена: Саша и там будет одна из лучших в учебе и в отношении к своему пионерскому долгу. Кстати, Витя Черенков тоже будет учиться в той школе, и Саша, видимо, еще не раз поможет ему…
После собрания все ребята подходили к Саше и с уважением щупали медаль, словно это был не самодельный кружок картона, обклеенный серебряной конфетной бумажкой с неровными буквами, выведенными шариковой ручкой, а медаль настоящая, которой награждают чемпионов на Олимпийских играх.
— Это все Ёлкин! — с одобрением говорили ребята. — Во придумал! Голова!
Лишь Колька Сметанин пощелкал по медали ногтем и усмехнулся:
— Картонка! — И еще хотел что-то добавить, но неожиданно встретился взглядом с Черенком и сразу осекся.
Ему не понравился Витькин взгляд. «Эх, Черенок, — подумал про себя Колька, — был ты человек, а теперь девчонке под каблук попал!»
Возможно, и еще кто-нибудь из ребят так же думал о Витьке Черенкове. Возможно. Но сам Витька был о себе совершенно другого мнения. Ну, правильно, Полякова двойки помогла ему исправить. За уроками пришлось из-за нее попыхтеть. Это точно, пришлось! А что здесь плохого? Даже и представить страшно, как бы он себя чувствовал теперь, если бы вдруг и в самом деле на второй год его оставили.
Так что заслуг Саши Витька не отрицал. И когда Митя повесил ей медаль, то и Черенок вместе со всеми хлопал. И если сказать по секрету, то громче других хлопал. Даже ладоши потом болели. Но вот насчет какого-то девчоночьего каблука — извините! Про такое Витьке и в голову не могло прийти, потому что ничего такого и не было.
А вообще, Витька считал, что все идет хорошо, просто отлично! Отец вечером придет с работы и спросит, сегодня-то уж обязательно опросит: «Ну, сын, подавай самые главные новости!» А он без всякой утайки дневник на стол выложит: «Читай, папаня: переведен в пятый класс!» И тогда отец, может быть, вспомнит о своем обещании. О том самом обещании. Это еще зимой было. Он тогда пришел из школы после родительского собрания. Расстроенный пришел, поругал, конечно, Витьку, а потом сказал: «Если перейдешь без хлопот в пятый, жди от меня подарок».