Работа двигалась. Только и слышно было, как звенят и шаркают по асфальту лопаты. С пяток куч уже окончательно переселились на газоны, а другие так похудели, что и кучами их назвать было смешно.
И как раз в это время появился на своем пропыленном велосипеде Витька Черенок.
— Привет, хлопцы! Вот это поработали! — проезжая мимо ребят, похвалил он. Руль Черенок молодецки держал одной рукой, а другой приветственно помахивал в воздухе. — Хорошую расчистили мне дорогу!
— Ты, путешественник, лучше слезай поскорей, — заметила Саша, — да бери лопату. А то на твою долю ничего не останется.
— Думаешь, плакать буду! — Черенок, показав редкие зубы, рассмеялся. — Как-нибудь переживу. Верно, Сереж?
Сережка воткнул лом в землю, вытер рукавом мокрые волосы.
— Будет тебе, хватит, — не слезая с машины, посочувствовал Витька. — Вон как пропотел. Идем ко мне.
— А он не пойдет с тобой! — с вызовом сказала Вера. — Он мне помогает!
— Сиди уж! — покривился Витька. — Помогает! Раба себе нашла!.. Идем, Сереж, вещь одну покажу.
И тогда Саша, будто огнем, резанула Витьку взглядом:
— Черенок! Если сам не хочешь работать, зачем других сбиваешь?
Витька на секунду осекся. Но лишь на секунду. Обняв свободной рукой Сережку за плечи, крутнул педаль.
— Да ну их… эксплуататоров! Идем, Серега, не пожалеешь.
И Сережка подчинился. Зашагал рядом. У подъезда Витька лихо соскочил с велосипеда, толкнул его вверх по ступенькам, и ребята скрылись в темном провале двери.
— Вредный Витька, — сказала Шура. — Вы когда убежали на луг, то он все ваши рисунки нарочно портил. Проедет по луже и черкает, черкает. А больше всех твой, Саша, рисунок портил, где ты человека с ящиком нарисовала и собаку.
Стертые буквы
В тот день, когда ребята убрали с дороги землю, все делалось словно по заказу. Не успели они налюбоваться чистой асфальтовой дорогой (по такому случаю даже подмели ее), явились две работницы с мешком и граблями. Мешок, хотя и большим выглядел, но был не тяжелый. Женщина без труда несла его на плече, будто две подушки в мешке лежали. Только это были никакие не подушки, а семена, из которых трава должна потом вырасти.
Одна работница горстями рассыпала семена по газону, а вторая тут же водила по земле железными граблями, чтоб семена поглубже ушли в землю, где им прорастать легче, потому что влаги там больше.
Это тетя Эмма так объяснила. Но Саша и сама бы, наверное, про все догадалась. Ясно ведь: если семечко будет лежать сверху, то оно сухим останется. И дождь его намочит, так все равно ветерком обдует, и оно опять сухое. А без воды сколько бы семечко ни лежало, никогда не прорастет.
— Теперь бы хорошего дождичка, — поглядев на небо, сказала тетя Эмма. — Бюро прогнозов обещало кратковременные осадки.
Когда тетя Эмма глядела на небо, оно совсем чистое было. А ближе к вечеру, как и предсказывали синоптики, стали собираться тучи, и еще немного погодя на асфальт шлепнулись первые крупные капли. Через минуту вся дорога блестела, как река. Дождь припустил такой сильный, что по стеклу лили сплошные струи, и дом на противоположной стороне двора весь колебался, как живой, как изображение на экране плохо отрегулированного телевизора.
Саша открыла балконную дверь и поразилась: земля во дворе, утратившая было свою яркость, снова лежала внизу черная, как уголь.
«Вот семена-то как сейчас радуются!» — счастливо подумала Саша.
Дождь шел весь вечер. Под шум дождя Саша и заснула.
А утром открыла она глаза — во все окно синело небо. Зеленый склон, далекие домишки, по крыши утопающие в яблоневых садах, высокие кубики заметно подросших домов, школа — все было залито солнцем. Уж не сон ли вчерашний буйный вечерний дождь?
Саша побежала в большую комнату — посмотреть на двор. Нет, не сон. Черная, влажная земля будто говорила: «Я напилась. Я хорошо напилась!»
Все радовало и волновало Сашу. Она вышла во двор, не поленилась откопать семечко, вчера только брошенное в землю. Ну, конечно, не напрасно лил дождь: набухло семечко, потяжелело. Скоро тонким червячком вылезет из него росток.
Саша нагнулась, положила семечко на место, завалила влажным комочком земли.
— Расти, маленькое, — прошептала она.
Днем Саша несколько раз выходила на балкон. Ей доставляло удовольствие смотреть на черный прямоугольник газона, в котором (она словно чувствовала это) в тысячах пробудившихся семечек начинает шевелиться и жить будущее зеленое море. Неожиданно она заметила на газоне окурок, и Саше сделалось обидно, что у кого-то не дрогнула рука бросить окурок на такой нарядный, красивый, свежий газон. Она успокоилась лишь после того, как сошла вниз и палкой, чтобы не наступать на землю, достала окурок.
Но вечером на том же месте уже валялось два новых окурка. И тут Саша заметила жильца из третьего подъезда. Он стоял на балконе второго этажа и, опершись о перила, курил папиросу.
«Неужели это он? Неужели бросит?» — Саша смотрела на курившего с такой неприязнью, что если бы тот поднял голову и увидел сердитое лицо девочки, то, наверное, очень удивился бы. Но жилец на Сашу не посмотрел. Он докурил папиросу и преспокойно, словно в урну, бросил на газон окурок.
Саше хотелось крикнуть ему: зачем так делаете? Но не могла же она и в самом деле крикнуть.
Однако и смириться она не могла. Тем более, что и Семен Ильич подзадоривал:
— Зачем шарик на плечах носишь? Только уроки учить да пятерки получать? Думай, мысли, соображай.
Когда достаточно стемнело, Саша взяла кусок мела и очень крупными печатными буквами — с любого этажа читай — вывела на асфальте: «НЕ БРОСАЙТЕ НА ГАЗОНЫ!»
Семен Ильич наблюдал за дочкой с балкона. Открыв Саше дверь, он с одобрением сказал:
— Теперь вижу: шарик у тебя работает правильно.
— Ты думаешь, поможет?
— Такие крупные буквы. Так красиво написано. А главное, строго и категорично. Очень хорошее сочинение…
Неизвестно, видел ли жилец со второго этажа Сашино «сочинение», может быть, он просто в командировку уехал или накануне вообще твердо решил бросить курить, во всяком случае, к трем старым окуркам за весь день не прибавилось ни одного. Саша торжествовала. На следующее утро, едва проснувшись, она помчалась на балкон. Взглянула вниз и… опешила. Нет, на газоне валялись все те же знакомые три окурка, а вот слова, белевшие на асфальте, призывали совсем к другому: «БРОСАЙТЕ НА ГАЗОНЫ!!!»
Только после этого Саша увидела на балконе Витьку. Он стоял в майке, согнув руки (так лучше были заметны, мускулы), и широко улыбался.
— Юмор! — хохотнул Витька. — Во дают! Бросайте на газоны!
Это довольное, хитровато-радостное выражение на Витькином лице и выдало его.
— Твоя работа? — спросила Саша.
Наверное, Витька понимал, что отпираться бесполезно, а может, ему хотелось похвастать своей изобретательностью, как бы там ни было, он сказал, хлопнув себя по лбу:
— Во голова! Две буквы стер, и все наоборот!
Саше захотелось сказать самые обидные слова, какие могла бы придумать.
— Удивляюсь, — покривив губы, сказала она, — ведь посмотришь на тебя и не подумаешь, что ты… просто-напросто набитый дурак.
Как реагировал Черенок на эти слова, Саша не стала интересоваться, ушла с балкона.
Признание
В тот же день Витька Черенок подстерег Сашу возле молочного магазина. А заметил ее, когда она в магазин шла. Привалившись плечом к забору и держа ноги на педалях, стал ждать.
Саша вышла из магазина с бидоном в руке.
«Налечу на нее, вышибу бидон, пусть знает!» — мстительно решил Витька. Он набрал скорость и помчался прямо на Сашу. Она увидела его, когда он был совсем рядом, и в последнюю секунду успела отскочить в сторону. Круглыми от испуга и недоумения глазами смотрела в его согнутую удаляющуюся спину.
А Витька и сам с испугом переживал случившееся. «Хорошо вышло, что успела отскочить. Ведь мог и покалечить». Он вдруг представил, как Саша могла бы сейчас лежать на дороге, в луже крови, со сломанной рукой или ногой. Даже сердце у Витьки оборвалось. Он круто повернул руль. Жива, здорова, вон, идет себе и, конечно, ругает его вовсю. А напугал он ее все-таки здорово! В другой раз потише будет. А то раскудахталась: «набитый дурак!».