Обернувшись, Саша увидела Черенка. Хоть он и не мчался, как минуту назад, а ехал к ней тихо, спокойно, на всякий случай она встала за дерево. Так не сумеет наехать.
— Не дрожи, — усмехнулся Витька. — Очень ты мне нужна!
— Дрожать! — оскорбилась Саша. — Не собираюсь. Если хочешь знать, я ни капли тебя не боюсь. Потому что ты сам трус.
— Это я — трус?! — От изумления Витька зачем-то резко затормозил и едва не выскочил из седла.
— Трус и вредитель, — подтвердила Саша.
Витька решил, что подобные обвинения звучат по меньшей мере смехотворно. Вредитель — ладно, но что он трус… Юмор!
— Просто наследственность у меня такая, как говорит папаня. В деда я. Он жуть до чего буйный был. Самый первый драчун в деревне. И сильней никого не было, чем дед. Медные пятаки пальцами гнул…
— И все же трус ты, — повторила Саша. — Все исподтишка делаешь. И нападаешь, как трус, потихоньку, из засады.
— Почему это потихоньку? Я навстречу тебе ехал. Ты видела меня. Потому и отскочить успела. И что буквы вчера вечером стер — тоже ведь не отказался.
— А про звонок ты хотел признаться? — подколола Саша. — Помнишь, который сам оборвал.
— Подумаешь, звонок! Мелочь.
— А зачем отнял его?.. А! Боишься сказать! Ну, говори.
Витька, глядя под колесо, нахмурился.
— Это не твое дело… А зато все другое… — Но тут он неожиданно осекся и замолчал.
— Что другое? — насторожилась Саша. — Снова молчишь!.. Эх, трус ты! Недоговорщик!
— Ладно, — решившись, проговорил Витька и шумно вздохнул. — Школу вашу я поломал.
Все-таки суждено было прийти сегодня Саше без молока. Бидон выскользнул у нее из пальцев, и два литра молока белой лужей растеклись по земле.
Однако и пролитое молоко не так уж сильно огорчило ее. Подняла бидон, вытерла откатившуюся крышку.
— Зачем же ты это сделал? — пристально взглянув на Витьку, спросила она.
Он потупился, чувствуя себя кругом виноватым. И молоко из-за него пролила. Но отвечать что-то надо. Снова вот повторила: «Ну, зачем же ты это сделал?» А что ответить?
— Низачем. Так просто.
Саша накрыла пустой бидон крышкой.
— Говорила я, что ты вредитель, так вот — вредитель ты и есть. Самый настоящий вредитель. И не вали на деда. Дед твой совсем тут ни при чем. Таблицу разорвал, ящики утащил в овраг, переломал. Ну, кто ты, как не вредитель? Если бы я могла, отлупцевала бы тебя ремнем, как твой отец. Даже сильней еще! И на месяц бы посадила под арест!..
О других страшных карах Черенок уже не хотел слушать. Привстав с седла, он всей тяжестью навалился на педаль, другую и стремглав помчался в сторону улицы.
Воскресный день
Саша и раньше несколько раз видела Шуриного отца. Но как-то особенно не приглядывалась. А тут встретилась с ним на лестнице (он спускался вниз) и даже остановилась. Смотрела на него так внимательно, в упор, что он, пройдя мимо, оглянулся на площадке.
Она отвернулась и быстро побежала вверх. Действительно неприятное лицо: у рта — жесткие складки, под глазами — мешки, а сами глаза красные, воспаленные. «Бедная, — подумала она о Шуре. — Достается ей… Интересно, что она делает?..»
Миновав четвертый этаж, Саша поднялась выше и тихонько постучала в дверь Шуриной квартиры.
Открыла ей сама Шура. Обрадовалась, увидев Сашу, Но обрадовалась нешумно, сдержанно. Вышла на лестничную площадку, прикрыла дверь.
— Ты за цветком пришла?
— Нет, — ответила Саша, — не за цветком. Просто соскучилась. За тобой пришла.
— За мной? — Шура слабо улыбнулась.
— Идем ко мне! Поиграем, книги посмотришь. Или порисуем… Идем?
— Я маму спрошу, — сказала Шура.
Через минуту она снова появилась и, довольная, сообщила:
— Разрешила.
…Оказалось, что Шура очень любит читать. Книги она брала в школьной библиотеке. Девочки вспоминали, кто из них какие книги читал, какие мечтают прочитать.
Они сидели в Сашиной комнате, у распахнутого окна, Солнце, отработав полную дневную смену, уже подумывало о заслуженном отдыхе — начало спускаться с высоты, и длинные лучи его теперь освещали левую сторону комнаты, где стоял книжный шкаф.
В передней щелкнул замок. Кто-то пришел. Саша выскочила, распахнула дверь.
— Папа! Где ты так долго пропадал? Сегодня же суббота.
— В шашки хочешь сразиться?
— Все равно не отыграешься. Общий счет 19:11 в мою пользу… Папа, познакомься. Это тоже Саша. Но я зову ее Шурой.
— Мне кажется, мы, в общем-то, знакомы, — подавая Шуре руку, сказал Семен Ильич. — Ты живешь на пятом этаже?
— Ты молодец, папа! — обрадовалась Саша. — Все знаешь.
— Ну, какие мировые проблемы вы тут решаете? — оглядывая комнату, спросил Семен Ильич. — Или все бумагами шуршите? Ай-яй-яй, это в такую-то погоду!
— Папочка! — Саша положила руки отцу на плечи. — Идем завтра на пляж? Вода, говорят, такая теплая! Папочка, завтра же ты свободен…
— А что! Это, пожалуй, — отец придавил Саше нос, — талантливая идея!
— И Шуру возьмем!
— Шуру? — Семен Ильич оглядел сверху потупившуюся девочку, сказал с сожалением: — Эх, какая ты еще беляночка! Загорать-то думаешь?
За все время шумного этого разговора Шура и слова не промолвила. Для нее все было так необычно, диковинно.
— Значит, идем! — Саша захлопала в ладоши. — Папа, в девять не поздно?
— Как раз.
— Шура, я жду тебя в девять, не опаздывай. Задержишься на минуту — сама прибегу!
Саша даже не спросила Шуру, позволят ей идти на реку или не позволят. В самом деле, скоро месяц каникул, а у нее руки как молоко…
Утром, без пяти минут девять, Шура чуть слышно постучала в Сашину дверь, и Саша, открывшая ей, оживленная, радостная, не заметила на лице Шуры только что вытертых слез. А Шура не стала жаловаться, как трудно было уговорить мать отпустить ее. Чуть не целый час, шепотом, на кухне, чтобы не разбудить отца, она упрашивала мать, плакала и снова упрашивала. Хорошо хоть отец, крепко спавший после вечерней попойки, не проснулся. Что бы сказал отец — неизвестно. Мог бы сказать: «Сгинь с глаз!», а мог бы и стукнуть кулаком по столу: «Сиди дома!» И тогда уж слезы не помогут, еще хуже будет.
К реке ехали автобусом. Народу было много, и девочки, тесно прижавшись друг к другу, сидели на одном узком диванчике. Чтобы Шуре было удобнее сидеть, Саша обняла ее рукой за плечо и время от времени спрашивала:
— Хорошо сидишь? Не упадешь?..
Боком она чувствовала остренькое плечо Шуры и думала о том, как было б замечательно, если бы Шура приходилась ей сестрой, они жили бы вместе и у них был бы один, общий папа. Сашин папа. Он никогда бы не обижал Шуру, и ей незачем было бы плакать и хмуриться. А то на лбу у нее уже две морщиночки видны. Как задумается, так и видны, будто ниточки.
А Семен Ильич, словно угадав ее чувства, сказал, когда они вылезли из автобуса:
— Народу-то! Девочки, возьмитесь за руки, не потеряйтесь.
И обе Саши до самого пляжа шли рядом, держась за руки. Чем не сестрички — маленькая и большая.
По деревянному настилу, лежавшему на толстенных металлических понтонах, они прошли через реку на зеленый остров, где и трава стояла высокая, и росли кусты, и тихая вода чуть накатывала на белый песчаный берег.
Плавать Шура не умела, и пока девочки с визгом, и смехом барахтались на мелководье, Семен Ильич, с удовольствием подставив спину горячим лучам, стоял, будто часовой, на берегу и смотрел на расшалившихся подружек. Он вдоволь позволил накупаться им (вода и в самом деле была теплая). Однако, едва они выскочили на берег, Семен Ильич тут же сграбастал своими ручищами Шуру, накрыл полотенцем и, сколько ни пищала она, не отпустил до тех пор, пока спина ее не сделалась розовая. Потом и Саше пришлось постонать в его могучих руках.