— Я тебе дам — остановились! Бегемот! Потрясти не можешь? Который, спрашиваю, час?
— Без семи минут два.
Ленька снова повернулся к Эдику и Косте. С укором покачал головой.
— Слышали — сколько?.. Нехорошо. Там же по-русски было написано: к двенадцати часам… Ну, ладно, на первый раз прощаю. Точка. Давайте фонарик!
Костя вздохнул, насупил брови-щеточки.
— А мы не принесли, — приглушенным басом сказал он и посмотрел Леньке прямо в глаза. Чего уж тут изворачиваться, решил Костя. Будь что будет. И добавил: — Ты — хитрый. Отдай тебе на три дня, а потом и не вернешь. А фонарик почти пять рублей стоит…
Ленька стиснул кулаки.
— Значит, я трепач, да?.. — заорал он. — А ну, встань! Бегемот! Я не привык бить лежачих… Кому говорю — вставай!
Ленька толкнул Костю ногой в бок.
Тот сердито засопел. Но послушался. Не ждать же, когда тебя ногой по носу треснут. Подхватив на всякий случай одежду, Костя встал перед Ленькой. И Эдик разом с ним поднялся с земли. Смотрел на Леньку зло, вприщурку, закусив тонкие губы.
Ростом Эдик лишь чуть-чуть уступал Леньке. И грудь у него была широкая, и мускулы вполне приличные. Да и Костя на вид не слабей.
Все это Ленька понял с первого взгляда. «С двумя тяжело придется, — подумал он. — Ладно, тогда так». Сунул в рот пальцы и оглушительно засвистел:
— Санчо! Мишка! Жаба! Окружайте!
Именно этого больше всего боялся Костя. Отступая, он потянул за собой Эдика. Шепнул: «Бежим».
Эдик еще колебался. Но когда увидел, что ребята спускаются с бугра и обходят их, он забыл о всяком мужском достоинстве и вместе с Костей пустился наутек.
Сначала Ленька бежал за ними, потом остановился и крикнул вдогонку:
— Не принесете фонарик — все равно отлупцуем! Так и знайте. Точка!
Домой они возвращались злые и униженные. Вдобавок заблудились. Оттого, что не той дорогой пошли. Как только избавились от погони, сразу попали на какую-то незнакомую улицу. Шли, шли, сворачивали, вроде бы уже и своя улица должна быть, а ее все нет. Опять свернули — не та.
— Улица Андрея Репина, — вслух прочитал Костя на домовом указателе. — Художника, что ли? У кого картина такая — бурлаки тянут по Волге баржу?
У Эдика не было никакого желания вести разговор о картинах.
— Сам ты баржа! Художника Репина Илья Ефимович звали. А этого — Андрей.
Костя не обиделся.
— Кто же тогда этот Репин?
Эдик, мрачно глядя под ноги, не ответил.
— Наверно, какой-нибудь… в войну погиб. Герой, в общем, — высказал предположение Костя.
И Эдик про себя решил, что Андрей Репин — один из погибших в войну героев. Может быть, жил здесь. Герой… Уж он-то бы не испугался мальчишек. Не убежал бы, словно заяц.
Жребий
Это было хорошее место для игры в мяч. Очень хорошее. И главное, недалеко от дома. Всего четыреста восемьдесят шагов, как подсчитал Костя. Это в сторону леса, где кончались дома, за неглубоким оврагом, на дне которого журчал чистый и прохладный ручей.
Лужок, облюбованный ребятами, был невелик: если в двое ворот играть, то места не хватит. А в одни ворота — красота! Лучшей площадки не придумаешь. Левая штанга — молодая березка, правая — старая. Высокая-превысокая. И толстая. Ни Эдик, ни Костя не могли ее обхватить.
— Лет пятьдесят будет, — задрав вверх голову, с уважением сказал Костя.
— Много ты знаешь! — возразил Эдик. — Не меньше ста. — И похлопал по тусклой, изрезанной глубокими морщинами коре. — Эта бабушка крепостное право застала.
Костя согласился: пусть будет сто. Так даже лучше.
На зеленой лужайке росли одуванчики, ромашки, на тонких шеях склонили свои головки нежные колокольчики. И всюду звенели кузнечики. Их было много — то и дело выстреливали из-под ног, разлетались в разные стороны.
Замечательное место! И не только Эдику с Костей пришлось оно по душе. На лужайке они застали какого-то дядьку. Он лежал на спине, грыз травинку и смотрел в небо. Он не мешал им. Его почти не было видно в траве.
В первые минуты человек, кажется, не обращал на ребят никакого внимания. А потом их громкие голоса, похоже, вывели его из задумчивости. Подперев рукой голову, он стал наблюдать за игрой. Но время от времени снова принимался кусать травинку и тогда смотрел куда-то вдаль, мимо ребят.
А они не обращали внимания на дядьку. Лежит себе человек и лежит. Отдыхает. Чего тут особенного? Если бы Эдик и Костя знали, что будет наперед, они бы, конечно, как следует рассмотрели его, все бы приметили. Однако ребята ничего знать не могли и продолжали с увлечением забивать друг другу голы. По очереди били, по десять раз. Эдик стоит между березами — Костя бьет. Затем Костя защищает ворота, а уж Эдик изо всех сил старается — в девятку целит.
До дядьки ли было ребятам!
Всего только раз Костя более внимательно посмотрел на него. Это когда мяч случайно укатился прямо к дядьке. Костя побежал туда, а человек, привстав на колено и уже собираясь бросить мяч, неожиданно спросил:
— Тебе сколько лет?
— Четырнадцатый, — ответил Костя.
— Так, так… — задумчиво проговорил дядька и вроде бы вздохнул. — Ну, держи. — И легонько бросил мяч Косте.
А Косте и невдомек — чего это незнакомый дядька поинтересовался его годами. Все же невольно про себя Костя отметил: силен дядька. Плечищи — во, чуть рубаха не трещит, а на лбу — шрам, возле виска.
Но некогда было рассматривать. Эдик как раз крикнул:
— Тебе три удара осталось! 17:12 в мою пользу!
Костя и побежал ставить мяч на отметку. Надо догонять. Пять голов — не шутка!
Через час, уставшие и пропотевшие, ребята отправились домой. Костя так и не смог догнать своего друга. Эдик победил с запасом в девять голов. У него и удар был сильней, и в воротах он стоял лучше.
А человек остался на полянке. Все лежал на прогретой солнцем земле, среди одуванчиков и ромашек, среди бесконечного стрекота кузнечиков.
Уходя, они даже не посмотрели на него. Конечно, если бы они знали…
После такой тренировки — самое лучшее пойти окунуться. Но разве это возможно? Жара — Ленька со своей компанией наверняка торчит на речке… И друзьям ничего другого не оставалось, как лезть под железный бак. Это домашний душ. Укреплен бак над кабиной, сбитой из досок. Такие кабины на пляжах стоят. Те, на пляжах, — среди золотого песка, а эта примостилась между курятником и старой, высохшей яблоней. Доски, когда-то выкрашенные зеленой краской, облезли, потемнели от времени и дождей. Из бака, по резиновому шлангу, льется водичка. Вот и все удовольствие. Конечно, с речкой не сравнить. Ни поплавать, ни понырять. Но что поделаешь? Вчера вот тоже пришлось стоять под этим ржавым баком и смывать речной песок. Из-за проклятого Леньки даже обмыться не успели.
Вчера, сегодня… Сколько так может продолжаться? Называется, приехали на дачу! Отдыхать!
Больше Эдик сердился. Он стоял под струей и морщился:
— Будто чай, теплая. И вонючая какая-то…
Да только вдруг и такой не стало. Утончилась струйка, покапало сверху, и все. Оказывается, помылись вчера, а бак наполнить не догадались.
Пока Костя бегал к колонке, Эдик растирал на груди высохшую мыльную пену и все раздумывал — как быть с Ленькой? Отдавать фонарик уже не хотелось из принципа. А все время скрываться и бегать от его ребят — тоже обидно и глупо.
Костя принес воды. Он залез с ведром на лестницу, чтобы наполнить бак. Сверху хорошо был виден Эдик. Темные потеки из мыла и грязи на плечах друга рассмешили его.
— Весело, да? — сверкнул Эдик черными глазами.
— А что, посмеяться нельзя?
— Нечему! — отрезал Эдик. — Драться буду с Ленькой.
— Драться? — переспросил Костя, и рука его, державшая ведро, опустилась. — Да ведь отлупят.
— Ну, отлупят, — согласился Эдик. — А что делать? Другого выхода нет.
— Да-а, — пожевав губами, проговорил Костя, — фонарик отдавать нельзя. Почти пять рублей…
— Не в деньгах дело. В принципе.