— И тебя не удивляло, когда в доме неожиданно появлялись дорогие вещи и тебе преподносились новые шубы, драгоценности? Ты не знала, что у брата есть уже несколько счетов в коммерческих банках и что он ограбил…
— Я уже сказала — я ничего об этом не знала, — нахмурилась Л идя, явно не желая меня дальше выслушивать. — Это мужские дела. Шубы? Подумаешь, так и должно быть! Брат очень любил меня — и я не удивлялась, что он меня иногда баловал.
Я знала, что Лиля мне врала.
Но как легко, виртуозно у нее это получалось!
— Вы ведь знаете — у нас нет родителей, — прибавила она, помолчав. — Они еще восемь лет назад попали в автокатастрофу, и родных в Тарасове тоже нет. Мы тут были совсем одни. Поэтому я привыкла рассказывать своему братишке буквально все — и о себе, и о своих друзьях. Надеюсь, это еще не запрещено законом?
Если бы я уже не имела кое-какого представления о Лиле, то — ей-богу! — у меня от жалости к сироткам могли бы на глаза навернуться слезы.
Вот чертовка!
Мало того — ей удалось даже заполучить роль невинной жертвы — самую трудную, драматическую роль!
Но меня эта лапка-царапка провести не могла. Я уже знала, что на самом деле Лиля вела жизнь профессиональной проститутки, только несколько особого толка, с учетом потребностей сегодняшнего времени.
С каждым из своих «друзей» или, говоря более точным языком, потенциальных пострадавших, ей, перед тем как перейти на чисто телефонное общение, приходилось хотя бы разочек-другой переспать, чтобы скрепить начавшуюся дружбу.
Или разок-другой — не считается?
И тогда наивные клиенты, надеясь на продолжение, уже охотно включались в предложенную телефонную игру в доверие.
Ничего не скажешь, хитро придумано! Уже сейчас удалось выяснить, что братец и его компания по наводке Лили за достаточно короткое время сумели ограбить нескольких крупных бизнесменов и активно готовились к новым делам.
И если учесть метод работы нашей красавицы, основанный на случайной, внезапно получаемой информации, то у нее одновременно должно было иметься в наличии не меньше десятка таких «друзей», ожидающих продолжения так дурно начавшегося романа и с радостью изливавших ей по телефону душу.
Вот он, профессионализм в действии!
Особый «телефон доверия», но только на дому и с далеко идущими последствиями.
И главное — никто из друзей и воздыхателей Лили до сих пор не верил, что она была самым прямым образом причастна к ограблениям.
Никто, кроме меня.
Но сейчас девушка, которая сидела напротив меня, так беззаботно грелась на солнышке и по-детски жмурилась, что чем-то напоминала милую кошечку.
— Все же меня особенно интересует случай с Сергеем Конищевым, — произнесла я упрямо.
«Ведь он не настолько богат, чтобы мог представлять для тебя, лапка-царапка, интерес», — прибавила я про себя, но вслух говорить этого не стала.
— А что — Сергей? — переспросила Лиля.
— Ты ведь уже знаешь — он был ограблен, потом — избит. Неужто из-за этого своего ножика, который, кстати говоря, оказался дешевой подделкой? Правда, Конищев по наивности выложил за него весьма кругленькую сумму и считал, что владеет настоящим сокровищем.
— Но… Сережа мне действительно нравился! Мы с ним встречались. Я не знала, что брат так поступит с ним. Правда, понятия не имела! Да и вообще я ничего, совсем ничего не знала! Зачем вы мне сейчас об этом снова напоминаете?
И я увидела, что на глазах Лили появились самые настоящие слезы, — И потом — он меня уже простил, я имею в виду — за брата, — поспешно добавила Лиля. — И сделал мне предложение. Мы с ним скоро поженимся.
У меня от удивления чуть было не открылся рот.
Вот дела!
Мало того, что моего школьного дружка обворовали и жестоко избили, так он теперь задумал добровольно сунуть голову в петлю!
Наверное, решил проявить благородство, показать великодушие…
Полученных уроков ему оказалось мало — пусть еще похлебает.
А я теперь умываю руки.
Когда мы с Конищевым лет через десять, даст бог, встретимся на вечере выпускников, надо будет поинтересоваться, как сложилась его жизнь со второй по счету женой.
Но никак не раньше.
— А что вы так смотрите? Я ведь теперь осталась совсем одна, — проговорила Лиля с такой невыразимой грустью, что у меня от нервного тика задергался глаз — так трудно было сдержаться, чтобы не расхохотаться ей прямо в лицо.
Что и говорить, эта девица вовсе не выглядела счастливой невестой.
Наоборот, сейчас я видела, как жалобно скривился ее хорошенький ротик и испуганно забегали глазки.
Кажется, она и сама не понимала, правильно ли теперь делает, решив выкарабкаться из паршивой истории подобным способом, под звуки свадебного марша.
Ведь она ни секунды не верила ни в его любовь, ни тем более в какие-нибудь свои чувства…
Она глядела на меня и словно ждала совета.
«Наказание лжецу не в том, что ему больше не верят, а в том, что он сам не может никому верить», — вспомнила я мудрое предсказание магических костей, смысл которого только сейчас стал мне окончательно понятен.
Я собралась было повторить его вслух, но тут зазвонил телефон.
Вечная староста Ермакова позвонила, как всегда, не вовремя.
— Иванова, ты мне вот что скажи, раздался в трубке знакомый голос с командирскими нотками. — Только честно.
— О-о-о, ну, что еще? — простонала я. Наверняка сейчас начнет меня пытать, почему я не осталась тогда на общих посиделках, доложит, кто из-за этого на меня обиделся и еще какую-нибудь ерунду.
— Только честно: сколько бутылок коньяка ты приносила?
— Три вроде бы. А что?
— Ну, так и есть! Точно! — взревела Ермакова в трубку. — Нет, ну какая же гадина!
— Ты про кого? Про меня, что ли?
Признаться, я несказанно удивилась такой неблагодарности!
Тем более коньяк я выбрала отличный, пятизвездочный.
Знала бы, что так обернется, ни за что бы ни стала стараться.
— Да нет, при чем здесь ты? — пояснила Ермакова. — Я про Светку Линькову говорю. Потому что в твоем пакете оказалось только две бутылки. Значит, одну Линькова свистнула, это точно. Нет, не зря же говорят, что горбатого могила исправит.
— Но почему ты думаешь, что именно она? — попыталась я было защитить Светку. — Мало ли… Может, кто-нибудь из мальчиков? Вон, Колька Салиенко — на вид сделался настоящим алкашом.
— Уж прям, — коротко оборвала меня Ермакова. — Я на следующий день зачем-то звонила Линьковой и спрашиваю между делом: «Что делаешь?» А она мне так, через губу: «Кофе с коньяком пью, с пятизвездочным». Прикинь?
— Ну и что? И пусть пьет.
Я явно не врубалась в ситуацию.
— Как — что? Да у нее дома — шаром покати, четвертушки водки не найдешь, я как-то была. Ну я тогда сразу все про коньяк и поняла, но все же решила на всякий случай у тебя уточнить. Я тебе еще раньше звонила, только тебя почему-то дома не было. Ты где все время пропадаешь? Чем занимаешься?
— Тоже коньяк пью, пятизвездочный, — засмеялась я, окинув взглядом стенку, где призывно поблескивала заветная бутылка, давая понять, что мне давно пора расслабиться.
Но Ермакова никак не отреагировала на мою реплику.
— Вот воровка! Скажи, Иванова, все-таки таких воровок, как наша Линькова, еще свет не видывал! И наглая к тому же… А ты чего там смеешься?
Но я действительно больше не могла удержаться от смеха.
— Вчерашний день, — только и смогла проговорить я в трубку. — Такие, как наша Линькова, — это уже вчерашний день, доисторическая эпоха.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что она — динозавр!
— Ты имеешь в виду, что толстая стала, страшная?
Но я ничего не стала дальше объяснять Ермаковой, молча разглядывая застывшее передо мной прелестное, совсем юное личико.
Да, такие лица теперь редко встречаются в трамваях или каких-нибудь общественных местах…
Впрочем, об этом я, кажется, уже говорила.