С рассветом, дрожа и беспрестанно прислушиваясь, Даннинг вернулся-таки к себе в спальню. Дверь была распахнута, жалюзи подняты (служанок увезли до того, как пришло время их опускать), но никаких следов постороннего присутствия в комнате не имелось. Часы, как и все прочее, находились на своем месте, а раскрытая дверца одежного шкафа ни на что подозрительное не указывала — Даннинг сам вечно забывал ее закрывать. Звонок у задней двери возвестил о приходе приглашенной вчера поденщицы: впустив ее, хозяин малость приободрился и продолжил поиски по всему дому. Но они ни к чему не привели.
Начавшись невесело, день продолжался столь же уныло. Даннинг даже не осмелился пойти в музей: он опасался встречи с враждебно настроенным Карсвеллом, который, что бы ни говорил служитель, запросто мог объявиться там снова. Собственный дом сделался ему противен, напрашиваться к доктору смертельно не хотелось. Малость утешил его лишь звонок в больницу, где сообщили, что состояние экономки и горничной вполне удовлетворительное. На ланч Даннинг отправился в свой клуб, где, встретив секретаря Ассоциации, вкратце поведал ему о своих горестях, хотя самые тревожные мысли удержал при себе.
— Бедный мой друг! — воскликнул секретарь. — Стоит ли так переживать? Послушайте, дом у нас просторный, кроме нас с женой никого. Перебирайтесь, поживите пока у нас. Никаких возражений: посылайте за своими вещами!
Даннинг не устоял, тем паче что по мере того, как близилась ночь, его одолевала все большая тревога. Правда, домой за вещами он все же отправился сам.
Когда друзья заехали за ним, он снова выглядел подавленным и расстроенным. На некоторое время его удалось отвлечь, но позднее, когда мужчины остались вдвоем покурить, Даннинг опять поскучнел.
— Гэйтон, — неожиданно промолвил он, — мне кажется, этот алхимик знает, что это я отклонил его доклад.
Секретарь присвистнул.
— А что навело вас на эту мысль?
Даннинг рассказал ему о своем разговоре со служителем отдела рукописей, и Гэйтон не мог не согласиться с тем, что его догадка, по всей видимости, верна.
— Все бы и ничего, — продолжал Даннинг, — но мне кажется, человек он зловредный и, если мы встретимся, ничего хорошего из этого не выйдет, — Даннинг снова умолк, и Гэйтон не мог отделаться от впечатления, что и осанка, и выражение лица собеседника выдают состояние, близкое к отчаянию. В конце концов секретарь решился спросить напрямик, не тревожит ли его что-то другое, более серьезное. Как ни странно, в ответ на этот вопрос Даннинг облегченно вздохнул и сказал:
— Вы не представляете, как мне хотелось поделиться с кем-нибудь и облегчить тяжесть своих раздумий. Скажите, вам не доводилось слышать такое имя — Джон Харрингтон?