А тут эти менты! Как некстати!
А полицейские не отставали. Они знали этот район, Пафнутий — нет.
Он пытался уйти, сворачивая в проулки, проезды и подворотни, каждый раз рискуя оказаться в западне. Но пока что ему везло, если не считать того, что топот ног сзади не ослабевал.
Пафнутий начал уже задыхаться. Сидячая работа давала мало возможностей для тренировки ног и дыхательного аппарата. Он почувствовал, как закололо в правом боку. Надо было куда-то спрятаться. Дальше он бежать просто не сможет. Они догонят его, повалят на землю, будут бить, порвут единственный приличный костюм, и в чем же он тогда завтра…
Ах, боже мой! И надо же, чтобы это случилось именно сейчас!
Пафнутий свернул за угол. Это был уже пятый или шестой угол, за который он заворачивал. Он сбился со счета.
И опять это был маленький дворик, в который выходили парадные двери домов, освещаемые фонариками. Во дворике росли какие-то чахлые деревца, стояли скамейки, баки с мусором и не было ничего, ровно ничего такого, что сошло бы за укрытие для несчастного беглеца.
Он подбежал к одной из дверей и подергал за массивную бронзовую ручку. Бесполезно! Дверь была заперта, как и полагается. Все они были заперты. Там, за ними, за их надежной защитой спали честные, порядочные граждане. И никто не откроет, даже если постучать, напрасно и пытаться. Но что же тогда делать?!
Силы покидали Пафнутия. Все бесполезно! Его все равно догонят, и чем дольше за ним будут гнаться, тем злее будут потом бить.
И тогда Пафнутий решился на то, на что ни за что не решился бы в других обстоятельствах: он решил попробовать применить то, чему его учили на курсах. То, из-за чего таких как он жгли на кострах, из-за чего ему самому пришлось бежать на чужбину и начинать жизнь заново.
Ладно, хуже, кажется, все равно не будет. И потом, разве завтра он… Однако, об этом после! А пока…
Он спрятался за мусорными баками, понимая, как ненадежна их защита, но надеясь выиграть хотя бы минуту. Надо было перевести дух и хоть немного сосредоточиться. Как ни странно, нужная формула сама пришла ему в голову, будто только и ждала, когда понадобится. Он произнес ее и закрыл глаза. Он чувствовал, как утихает сердце, как деревенеет и сморщивается кожа, он уходил ногами вниз, а головой тянулся к далекой, холодной звезде.
***
Сержант с капралом, Петров и Сидоров вошли в азарт погони. Не было сомнений, что этот тип, ловко шныряющий проходными дворами и, видимо, отлично ориентирующийся в здешних лабиринтах — опасный преступник. Может быть, он даже как-то связан с пропажей наследника и тогда, конечно, их всех ждет почетная награда, а кое-кого даже и повышение по службе.
Этот ловкий прохвост старался их запутать, но они тоже были не лыком шиты, и всякий раз правильно угадывали направление его движения.
Самое паршивое, это если он спрячется где-нибудь в доме. Что, если у него есть ключ и он шмыгнет в дверь и успеет закрыть ее до того, как они увидят, куда он делся? Не зря же он петляет по дворам, значит, тут у него где-то его укрытие, его звериное логово.
И они снова ускоряли бег.
И вот, наконец…
— Ага!.. — Прохрипел сержант, на ходу вытирая рукавом мокрый лоб.
— Ага! — Торжествующе откликнулся капрал, поправляя на ходу кивер.
— Ага!! — Мысленно возликовал Петров, а Сидоров еще ничего не понял, потому, что отстал на несколько метров.
Этот негодяй, наконец, сам загнал себя в ловушку. А может, и не сам, а может, это они… Ну, конечно же, это они, своими правильными действиями вынудили его забежать в этот глухой замкнутый дворик, из которого — это они точно знали — не было другого выхода.
Они разбежались в разные стороны, ища, где он затаился, и снова сошлись, глядя друг на друга и растерянно оглядываясь по сторонам.
Дворик был пуст. Тут негде было спрятаться. Двери были заперты. Пустое пространство несколько разнообразили скамейки, врытые в землю возле дверей, несколько чахлых деревьев, мусорные баки и, сразу за ними, огромный дуб, высоко, почти до третьего этажа, поднявший свою крону.
Сержант изумленно глянул на это дерево. Странно… Вроде тут ничего такого не было. Он ничего не сказал, боясь, что его заподозрят в потере памяти. Остальные промолчали тоже. И только Сидоров, новичок в здешних местах, мог позволить себе бестактность подойти к дубу и погладить его по толстой, покрытой трещинами коре со словами:
— Ну, ништяк себе вымахал!..
***
Они ушли, ругаясь и отплевываясь. Двор опустел и только один Пафнутий долго еще стоял, чувствуя, как трепещут листья на легком ветерке и как мощно тянутся соки к ним под толстой корой.
Лохматый дворовый пес долго обнюхивал его ствол, а потом поднял заднюю лапу и помочился.
3
Задача была проста и понятна. Цель близка и видна, как на ладони. Подводили ноги. Они бежали нехотя и как бы через силу, хотя Ратомир и пытался, пытался до изнеможения, заставить их двигаться чуть-чуть быстрее.
Ноги не поспевали за сердцем. Оно шло вразнос и готово было взорваться фонтаном кипящей крови. Бутылка скользила в потной ладони и Ратомир испугался, что он не добросит ее с того места, которое они наметили.
Тем местом был лежащий на земле обломок доски с торчащим из нее ржавым гвоздем. Собственно говоря, этот гвоздь стал заметен только сейчас, когда Ратомир приблизился к нему. Это был действительно большой, ржавый и погнутый гвоздь. Теперь он стал осью, вокруг которой могла повернуться жизнь.
***
— Видишь эту доску? — Спросил его Геркуланий.
Ратомир молча кивнул.
— Ты должен будешь быстро, как можешь быстро, добежать до этой доски — запомни, до доски, ни позже, ни раньше… значит, добежишь до доски и с ходу… Ты гранату кидал когда-нибудь? Нет? Ну, ладно… С ходу, не думая и не целясь, швыряешь бутылку в голову во-он того, видишь? Да, в желтом таком… Он ближе всех стоит. И все. И сразу — назад. Только еще быстрее. В подворотню вбежишь — только вбегай посередине, там чисто, а то ты еще на ящики наткнешься, понял?.. Вбежишь, и беги дальше, на улицу, не останавливайся. Там меня подождешь, а я тут их сам… Ну, как, сможешь?
Ратомир попытался проглотить комок, закупоривший горло, и сказать:
— Да! — Но только молча кивнул головой.
— Молодец! — Выдохнул Геркуланий. — Ну, давай.
— Сейчас? — Вырвалось у Ратомира.
Тяжелая рука Геркулания легла ему на спину и помогла переступить черту, сделать шаг…
***
Он бежал, преодолевая густой кисель пространства и смертную слабость собственных мышц и суставов. Он бежал и смотрел на этот обломок доски — грязный, неровный, с остатками коры и заусенцами, торчащими в месте слома, он смотрел на этот приближающийся гвоздь, а когда до него оставалось совсем немного, начал отводить правое плечо и руку с метательным снарядом, назад. Он размахивался, готовясь бросить и, наконец, когда уже точно было пора, поднял глаза и увидел взгляд этого, стоящего впереди. На мгновенье взгляды их скрестились и Ратомир увидел — первый раз в жизни — страх в глазах этого типа.
Это был страх перед ним, и он понял это мгновенно, без слов и рассуждений, и этот страх вдруг преобразил его. Это было непередаваемо: как бывает, когда долго-долго не можешь вдохнуть, а потом вдруг в твои легкие врывается воздух. Тело стало легким и послушным. Мир вокруг вновь обрел четкость, и рука надежно сжимала скользкое стекло, готовая к броску.
Тот же, в желтой рубахе, расстегнутой до живота, стоял и смотрел и ничего не мог сделать, уже ничего, и только руки его медленно ползли вдоль тела вверх в жалкой попытке успеть защитить голову.
Ратомир кинул и на долю секунды замер, чтобы увидеть результат. Тот все-таки успел поднять одну руку, и бутылка горлышком ударилась об нее, но это не смогло остановить ее неудержимый полет, и толстым массивным дном она врезалась ему куда-то в мякоть лица.
Дальше Ратомир смотреть не стал. Он сделал то, что должен был сделать. Он смог! И развернувшись на легких, пружинящих ногах, он бросился назад, слыша сзади хриплый рев и топот догоняющих ног.
***
Геркуланий с замирающим сердцем смотрел на этот опасный номер. Ратомир бежал быстро, но как-то неуверенно и потому неуклюже, странной, вихляющей походкой.