Два дня после Березы никто не заявлял о своём желании перейти под нашу руку. Люди также работали на заготовке леса, получали горячую пищу в оплату, постоянно расспрашивая о предлагаемых условиях, уточняя неясные моменты. Отправили Березу с её детьми на раздачу продовольствия вечером. Женщину беженцы сначала натурально не узнали - чисто вымытая, чуть поправившаяся, облачённая в новую одежду женщина радикально отличалась от других пришлых. А два её пострелёнка, щеголяющие в новых фуфайках, шапках да штанах с берцами, которые помогали тётке, вообще были приняты сперва за "наших", москвичей. Пока происходил процесс раздачи горячего пайка, Береза и дети без умолку тараторили о том, как им теперь живётся. Народ слушал, что-то про себя обдумывал, задавал новый вопросы. Ответам, полученные от их же бывшей коллеге по несчастью, люди доверяли больше, чем всем моим уговорам и рассказам. Чуть не всю ночь лагерь гудел, обсуждая услышанное от Березы и её детей.
Наш план удался, на утро ещё одна семья из четырёх человек - коренастый мужик, его жена, двое детей мал мала меньше - стояли у наших ворот. За душой у этих переселенцев тоже было немного всего - ведро зерна на посадку, одежда, пара ножей да несколько деревянных вещей, вроде ложек. Их провели по тем же этапам , что и Березу - санблок, документы, заселение, обучение, получение вещевого довольствия. Вещи отобрали в казну, компенсировав их стоимость снижением общего долга. Дядьку нового определили истопником барака да на обработку затягиваемого нами дерева, что рубили за пайку крепостные. Утром - ещё пополнение, три человека, мужик и двое подростков. К вечеру ещё пришли люди, две неполных семьи. Потихоньку наш барак становился реально жилым помещением. Вновь прибывшие пока работали, что называется, "на себя". Обустраивали бараки, убирали их, подготавливали ветки да дрова для выделки пеллетного топлива, обшивали детей, помогали собирать мебель, возились по дереву, выделывая бытовые мелочи для новых потенциальных жильцов. Пока к нам шли те люди, шансы на самостоятельное выживание которых были достаточно призрачными. Вскоре и этот ручеёк закончился. В лагере остались те, кому было что терять - животину, топоры, телегу или лошадь.
Тогда мы запустили "трояна" - отправили обратно пигалицу. Она, Святослав и его сын, Держислав, вообще жили в нашей части крепости. Пленник, которого определили в основательно укреплённый да заколоченный дом на "поправку нервов", не делала ровным счётом ничего, вгоняя себя в долги за счёт содержания. Сын его, Держислав, в основном возле папки крутился, то еды отнесёт, то дров для печки, то одежду заберёт на стирку. Пигалица же, её Велиока звали, помогала по хозяйству нам, на кухне работала да уборкой занималась. Отъелась девушка, чуть раздобрела, а глазищи как были огромные, на половину лицу, так и остались. Она уже и в новом тёплом доме с окнами прижилась, у корельских девушек ночевала, и к кормёжке привыкла, и к бане, и к шмоткам, что мы выдали... А тут по утру объявление для неё, что так как Святослав всю вину на себя взял, то пора Велиооке и честь знать - родителям мы её возвращаем. И слово своё сдержали - нарядили в тот тулуп, в котором она к нам пришла, и отправили обратно в лагерь, в землянку. Та в слёзы - зачем гоните, я вам пригожусь. Объяснили ситуацию. Велиока лицо несамостоятельное, отец у неё глава рода, а с ним мы ряд не заключили. Вот и выходит, что удерживаем мы пигалицу незаконно, а нарушать порядки свои не хотим. Пойдёт род её под нас - пересилим их в барак на общих основаниях. Велиока сопли вытерла, худыми плечиками вскинула на себе тулуп, и решительно направилась в бомжатник. Там крики радости от родни, суженый её пришёл, другие люди девчушку обступили. А Велиока как давай орать да завывать, мол, на кой хрен вы тут сидите, идиоты! Три часа воплей, ещё час шума во всех частях лагеря - и перед воротами крепости стоит небольшая колонна людей во главе с пигалицей, девушка привела семью заключать ряд, идти в крепость. Через ещё пару часов - новое пополнение, жених её нарисовался с родственниками. А потом и другие люди пришли. Ручеёк людей опять возобновился. Всех в барак, оформлять документы, на санитарную обработку, вещи да ресурсы в казну, кормёжка и назначение на работы. Через ещё несколько дней и этот поток иссяк - самые стойкие да обеспеченные остались. Мужики, что не пошли под нас, резонно надеялись справиться сами, так новые крепостные сказали. Они хозяйства крепкие держали, да и ресурсов с собой взяли не в пример больше. Однако даже они надеялись на помощь Москвы - туго пришлось людям.
Задействовали новый рычаг давления. По утру объявили новые границы делянки для вырубки, дальше от предыдущего. Пайка же оставалась та же, утренняя и вечерняя кормёжка. Сено же если надо для животины - рубите больше деревьев. Оставшиеся в лагере откровенно приуныли. Сильно поредели ряды беженцев, могут не справится оставшиеся не под нашей рукой люди с заданиями, не смогут отрабатывать продукты и корм для лошадей. На то и был расчёт - те роды, что остались, были крепкими хозяйственники. А значит экономику любого действия понимают если не на уровне наших расчётов, то просто за счёт жизненного опыта. И представить себе последствия переноса вырубки вполне себе могут. Утром следующего дня у ворот стояла телега, с лошадью и привязанной к транспортному средству парой коз. Потом ещё семейство пришло, и ещё. Последних жителей бомжатника идти под нашу руку заставил выход на работы в лес нашей первой рабочей команды. Оценив скорость, с которой обеспеченные топорами и верёвками, накормленные люди стали вырубать новую делянку, последние беженцы поняли - деваться некуда. Через пару дней опять делянку перенесут, и доступ к горячей пище и сену совсем прекратиться - не смогут оставшиеся люди конкурировать с нашими командами. Народ из числа беженцев перешёл под нашу руку почти полностью.
Хлева пополнились новой животиной, лошадки появились и телята. Мы поначалу их вообще за коней приняли, но то потому, что их в телегу запрягли. А оказалось, что это бычок и телочка, сосем молодые, рога еле видны, вот наши и перепутали. Пришлось нам новых хлев оформлять - телят и лошадей в него определить. Овцы и козы в своём живут, в отдельном строении - птичнике - гомонят пернатые. Семена, что захватили с собой беженцы, пошли на пополнение посадочного материала, этим Буревой занимался. Одежда их в основном на выделку бумаги, уж очень изношенная была. Кожа да тулупы - на ремни и прочие поделки, ножи да топоры - в металлолом. Сопротивление такому разбазариванию железа удалось преодолеть достаточно просто - демонстрацией нашего инструмента. Местные орудия труда достаточно узкие и маленькие, экономит народ металл. Да и качество хромает, правка и заточка требуется постоянно. Ну а мы показали набор "Мечта лесоруба" - комплект из пил, топоров различного назначения, домкрата, лопаты, лома, скобеля для снятия коры. Мужики попробовали справу, почесали репу и только руками развели - своим "бесценным" инструментом они бы этот объём работы до морковкиного заговения делали.
С ножами же было сложнее. И свои демонстрировать пришлось, и на богов ссылаться, и на законы, и просто угрожать тем, что расторгнем ряд - была такая возможность прописана в договоре. Люди же уже чуть прижились в новых тёплых домах, привыкли к кормёжке гарантированной, и терять этот бонус ради призрачных понятий о том, что без ножа только голь перекатная шастает, не собирались. Тут нам сильно бабы помогли. Они капали на мозги своим мужикам о том, что , мол, ряд расторгнут - станем мы той самой голью перекатной, но с ножом. Последовала череда скандалов по этому поводу, и мужики, скрипя зубами, согласились и на требование разоружиться.
К середине марта переехал весь лагерь, кроме того парня, что дровами на митинге интересовался. Молодой, бойкий, он так и остался жить в своей землянке. Я поспрашивал людей, кто такой, почему не идёт. Оказалось, горшечник, приблудный, три года только на прежнем месте жил. Лет двадцать ему, пришёл на лодке малой в своё время, да и остался у их гончара в подмастерьях. Его так и звали - Горшок. Вообще же со специалистами среди беженцев было туго, сплошь крестьяне. Оно и понятно - чем больше во время эпидемии взаимодействуешь с людьми, тем больше шанс заболеть. Кузнецы, травники, знахари, торговцы - полегли чуть не в первую очередь, особенно те, у кого иммунитет слабый был. Те же, кто сидел на своих запасах, да носа из избы не высовывал, выживали чаще. Горшка же, по словам моих крепостных, спасло то, что жил он себе на уме, и делал в своём сарае на продажу посуду да поделки, а его мастер, горшечник, сам их продавал. И жил Горшок на рабочем месте, там же в сарае. Начался мор, ремесло встало, Горшок чуть не до самого выхода из деревни проторчал один в своём сарае, достаточно нелюдимый парень был. И он был единственный ремесленник, доживший до похода на север.