– Они не отдают. Говорят, она им нужна.
– Ты – мать? – строго спросил седобородый.
– Я мать, – подтвердила белая альва.
– Отчего твой сын тебя не слушает? Кто отец?
– Отец ушел вниз, будет не скоро.
– Отчего он не взял с собой сына? Мальчишку пора приучать к работе.
– Сын не захотел.
Седобородый от неожиданности даже рот приоткрыл.
– Как он мог не захотеть, если отец приказывает? – возмутился второй по старшинству темный альв.
– Но он же альвриг, – гордо ответила белая альва.
– Дети придумали игру, а ты тоже решила поиграть? – Седобородый начинал злиться. – Десяток мальчишек и две девчонки назвали себя альвригами! И поэтому делают, что хотят! Матери альвригов, ступайте к ним и заберите у них ребенка.
– Я не пойду, – отозвалась из ближней ниши белая альва. – Сын лучше знает, что ему нужно.
– Так… А твой муж где?
– Внизу, на новом руднике.
– Ты! – крикнул седобородый, обращаясь к расписной занавеске. Занавеска колыхнулась, но оттуда никто даже не выглянул.
Верриберд сообразил, что произошло.
Белые альвы поняли, что не созданы для жизни в пещерах. Уйти они не могли, и потому устроили, не сговариваясь, тихий и неумолимый бунт. Чего-то такого следовало ожидать, зная неспособность белых жить среди себе подобных. И дети стали их оружием, возможностью и поводом оказать сопротивление.
Он сам, если бы судьба вынудила отказаться от одиночества, примерно так и взбунтовался бы…
Но что тут можно сделать, Верриберд не знал.
– Белый, нам стыдно, – сказал седобородый. – Эти жены – твоего рода, может, ты знаешь, как с ними надо говорить? Нам стыдно за их непослушание.
– Если бы это случилось летом, я бы посоветовал выпустить их из пещер, пусть уходят. А дети… Я даже не знаю, что лучше, – оставить детей отцам или отдать их матерям. Точнее, я даже не знаю, что хуже.
– Ты хорошо сказал, но легче от этого не стало. Реррер, Вриар, Вриар-второй, ступайте и приведите мальчишек вместе с тем ребенком. Вам дозволяется все.
Три плечистых темных альва поднялись и молча пошли к норе, вход в которую Верриберд не видел, но угадывал во мраке.
– Он хочет привести детей силой! – воскликнула белая альва.
– Молчи, – приказал седобородый. – Вырастила непослушного сына, так молчи и терпи, когда другие будут учить его послушанию.
– Он – альвриг!
– Ты утомила меня своей глупостью. Что такое альвриг? Дети придумали слово…
– Выслушай меня, – сказал Верриберд. – Это необычные дети, у них двойной нюх. Матери знают это. Думаю, есть еще какие-то удивительные качества. Мы, белые, считаем, что такими были наши общие предки, пока что-то не разделило их на белых и темных. Может быть, слово – не придуманное, а возвращенное?
– Как дети могут вернуть слово? Придумали, – твердо сказал седобородый. – Сейчас их приведут вместе с девочкой. И ты заберешь ее. Плату ты уже взял.
– Заберу, – подтвердил Верриберд.
– Ты этого не сделаешь! – раздался звонкий голос. Одна из замужних скинула покрывало, и Верриберд узнал Сегебенну. Несколько лет он был ее наставником, пока ей не пришла пора искать себе наставницу, и он знал, что Сегебенна ушла в пещеры, но даже предположить бы не мог, что белая альва способна выступить против своего учителя.
– Сегебенна, ты… – начал было Верриберд.
– Я Абрура, – перебила она.
– Ты поменяла имя, а вместе с именем свою суть? – спросил белый альв.
– Я вернула свою истинную суть, – ответила она. – Мой сын хочет, чтобы девочка жила с нами. Это – главное.
– Девочку нужно вернуть людям, – возразил Верриберд. – Ей не место в пещерах.
– Но альвриги так решили!
Верриберд повернулся к седобородому.
– Я не понимаю, – сказал он. – У вас принято, чтобы матери так служили детям? У нас, белых, нет.
– И у нас – нет, – ответил седобородый. – Они пользуются тем, что отцы детей ушли вниз, за рудой.
Верриберд посмотрел на Сегебенну. Насчет сути он не был уверен, но вид, привычный ему вид белой альвы, она изменила: остригла белоснежные волосы, охватила голову повязкой из полосатой ткани, и руки ее, когда-то полупрозрачные, были черны от возни с очагом и с горшками. И лицо изменилось – белые альвы считали неприличным выражение злости и упрямства, они чаще всего позволяли себе легкую полуулыбку, а Сегебенна скалилась почти по-звериному.
И в ее лице Верриберд увидел нечто, для белого альва невообразимое, – гордость. Она гордилась сыном, который, как Верриберд сообразил, был старшим среди этих непонятных альвригов. Ведь Сегебенна первой ушла жить в пещеры…
Что тут можно сделать – он не знал.
Детишки темных альвов, сидевшие в дальних уголках большой пещеры и за пестрыми занавесками, не выдержали – стали понемногу приближаться к общему костру. Любопытство было сильнее привычки подчиняться старшим.