Так здесь хорошо. Петер лежит рядом с ним. Не бородатый ефрейтор, не Корчог, с которым он вчера вечером пил палинку, не приказчик с нежной кожей, не вечно сонный Кантор, а именно Петер Киш. Земляк. Брат.
Кто поймет это?
Телеки приподнимает голову и отыскивает глазами блиндаж. Даже привстает. Кругом свежие воронки, а вон и блиндаж с поврежденным накатом.
Он снова щупает карман, лезет под френч. Ищет сигарету, находит, но не сразу. Сует ее в рот, потом вынимает и, положив на ладонь, протягивает соседу.
Петер бросает мимолетный взгляд на Телеки и молча отталкивает его руку.
Не нужно ему сигареты. От Телеки ему ничего не нужно. Пусть он катится к чертовой матери. Телеки вечно напоминает ему о родном доме, о Веронике. «...Милый, когда же кончится эта проклятая война?» Нет больше сил терпеть это.
Тишину прорезает острый свист. Петер падает на дно кювета, инстинктивно потянув за собой Телеки.
За железнодорожным полотном одна возле другой в землю вгрызаются три мины.
Петер ждет. Через несколько секунд выглядывает. Лицо бледное, губы нервно закушены. Кривоногий тоже приподнимается, с большим трудом спрашивает:
— Ты ведь не пойдешь сейчас дальше?
Телеки уже кричит, лицо у него побелело. Петер не отвечает. Он смотрит на гору, слышит голос своей Вероники.
Телеки вскакивает, трясет Петера за плечи:
— Слышишь, я спрашиваю тебя?.. Ты хочешь идти дальше?!
Киш пренебрежительно и злобно смотрит на кривоногого.
— Не издыхать же мне здесь, в этой яме!
Телеки разочарованно сползает вниз. Затем стыдливо дергает Петера за шинель.
— Не уходи, друг... Не бросай меня здесь! Я боюсь один!
Петер холодно глядит на него.
«Трус! И дурак! И еще позволяет себе нападать на мою жену... Что он понимает? Ишь разошелся вчера вечером... Разве можно такое простить?»
Петер неумолим.
— Я хочу вернуться домой.
— Я тоже, — печально говорит Телеки, наклонив голову, сигарета выпадает у него изо рта.
Петер долго смотрит на земляка. Телеки тоже смотрит на Петера и не понимает, что у него за настроение.
Над ними с визгом проносятся две мины.
Петер вздрагивает. Подождав, пока раздадутся взрывы, он быстро вскакивает на ноги. Вытянувшись и наклонив голову, перепрыгивает через железнодорожное полотно. Он не оглядывается, не смотрит на гору, бежит, словно хочет спастись от кривоногого.
Телеки на мгновение застывает, изумленно смотрит на Петера, потом бросается вслед за ним.
Петер бежит в хорошем ровном темпе. Когда над головой свистит мина, он не падает на землю, а бежит дальше. Бежит, напрягая каждый мускул, собрав воедино всю свою волю.
Телеки едва поспевает за ним. Ноги его словно налились свинцом, и он с трудом отрывает их от земли.
Они бегут, Петер Киш впереди, Телеки сзади.
Следующая мина разрывается между ними.
Оба камнем бросаются на землю. Петер падает лицом вниз, словно срубленное дерево. Телеки сброшен на землю взрывной волной. Перевернувшись в воздухе, он шлепается на землю.
Петер чувствует во рту сладковатый запах порохового дыма. Он осторожно трогает свои ноги, голову, кажется, все цело, зато он ничего не слышит. Он словно оглох. Мир накрыт ледяной тишиной. Он только догадывается, что вокруг него все движется и издает звуки. Он жив. Он шевелит ногой, поворачивает голову, вдыхает тошнотворный пороховой дым, но ничего не слышит.
А может, он все же умер? Нет, вот его нога, и голова, и боль под ногтями. А Телеки? Наверное, он уже далеко убежал?
Петер поднимается, осторожно осматривается. Телеки лежит в нескольких метрах от него, повалившись на бок, как наскочивший на мель корабль.
Петер подползает к нему. Присев возле Телеки, он долго смотрит на него, словно видит впервые. Телеки лежит бледный, с закрытыми глазами. Каска сползла на лоб, колени подтянуты почти к самому подбородку.
Петер беспомощно ждет, крутя головой из стороны в сторону. В ушах начинает шуметь, сначала тихо, потом сильнее.
Петер трясет Телеки.
Тот медленно открывает глаза, ничего не соображая. Окружающие предметы кажутся ему круглыми и туманными.
— Бежим, Петер... — чуть слышно шепчет он и снова закрывает глаза.
Темнота. Черная тень, прорезанная красными линиями.
Телеки всегда боялся темноты. Когда он был еще ребенком и шалил, мать не била его, а запирала в темную кладовку. По ночам он открывал жалюзи на окнах, а когда вечерами возвращался домой, то всегда цеплялся взглядом за маленькие светящиеся огоньки.