— Дай воды, Петер...
— Нет у меня воды.
— Тогда пристрели меня...
— Нет. Не могу... Не проси.
Телеки пальцами трет свои потрескавшиеся от жажды губы. Предметы уже сливаются в его глазах, до него доходят только звуки, густые, идущие откуда-то из тумана звуки, а он лежит и ждет чистой воды из фляжки или пули, которая сразу бы избавила его от мучений.
Петер тяжело приподнимается. Каждое движение дается ему с большим трудом. Но он снова взваливает себе на спину земляка.
— Петер! — в отчаянии кричит Телеки. — Положи меня! Слышишь?.. Положи...
Петер Киш сердито бросает:
— Нет!
— Я хочу умереть!
— Нельзя...
— Хватит с меня! Я уже... не хочу домой...
Петер не отвечает.
Неся на спине тяжелый груз войны, Петер с трудом пробирается между воронками. Он не оставит здесь Андраша Телеки. Он будет таить его холодеющее худое тело по этой грязи, независимо от того, имеет это смысл или нет. То за что взялся, он доведет до конца, даже если придется погибнуть, ведь бросать человека на произвол судьбы — преступление.
Сил у Петера совсем нет, но что-то заставляет его упорно шагать, переставлять ноги. Он шатается, но идет, все время слыша голос Вероники.
У входа в шахту, где еще недавно добывали мрамор, его опрокидывает на землю взрывная волна от мины.
Вместе с Телеки он валится на скалы. Телеки скатывается со спины Петера. Петер собирается с силами, устало мотает головой, затем подползает к Телеки.
— Помоги мне немного, Андраш... Обопрись на скалу, тогда я тебя подниму... — чуть слышно шепчет Петер. — До церкви уже недалеко... — бормочет Петер, вытирая рукой пот со лба.
Андраш Телеки уже не отвечает ему.
Ноги в солдатских ботинках торчат из-под шинели, грудь запала, каска сползла на лицо.
Петер наклонился, повернул Телеки лицом вверх.
— Держись руками за мою шею или вот здесь за воротник... Слышишь, Андраш, так мне будет легче, — уговаривает он товарища, а когда подсовывает руки под спину Телеки, замечает, что глаза Андраша неподвижны.
Умер.
Петер удивленно смотрит на мертвого. Он не хочет верить, что Андраш умер.
Долго сидит Петер у трупа. Словно украли у него товарища. Он не спускает с него глаз, но ничего не видит. Не слышит теперь и голоса Вероники. Ничего его уже не интересует. Ничего. Только смотрит на своего соседа, на его грязные солдатские ботинки, на закрытые глаза. Затем поднимает холодное тело друга себе на плечи и, хватаясь за выступы скал, плетется к церкви. Идет, цепляясь за скалы. Каждое движение дается ему с большим трудом, но он идет и смотрит на скалы, которые то расходятся, то смыкаются перед ним.
— Видишь, Андраш... — шепчет Петер, — они то расходятся, то сходятся, словно мехи у гармошки... А вообще-то это просто так кажется, не обращай внимания... Потом поговорим, как придем домой, ладно? Повернись немного, чтобы мне было легче. Не горюй, вот придем в Тапольцу, купим бутылку палинки и разопьем там же, в поезде... Идет? Ты ведь любитель...
В дверях церкви худой медик-унтер в очках помог снять со спины Петера труп Телеки и положил его на свободный мешок, набитый соломой.
— Жив еще? — равнодушно спрашивает унтер.
Петер молча безнадежно машет рукой, что это значит, понять нельзя.
В церкви перед изваянием святого Антала горят тонкие бледные свечи. Петер плетется мимо изваяния и становится на колени у двух свечек. Медленными движениями руки вытирает с лица грязь, потом поднимает глаза к лику святого и крестится.
Он начинает шептать слова молитвы, которую выучил еще в детстве, но, так и не дошептав до конца, бессильно падает на пол.
Петер подходит к своему дому, останавливается у калитки.
Ему кажется, что весь мир вокруг неподвижен, что он видит все это во сне. Растерянный, покорный, сгорбившийся, ждет он хоть какого-то признака движения на длинной крутой улице, но в домах под плоскими, почерневшими от дыма крышами не чувствуется никаких признаков жизни.
Он дома. Он пришел домой, сгорбленный, с искусанной вшами грудью, но он дома.
И лишь спустя несколько минут из открытого окна доносится одинокий тоненький голосок. Он заметил, что около соседнего дома двое ребятишек роются среди золы и отбросов. У верхнего колодца стоит женщина в платке.
Небо ясное, чистое. Тучи скрылись.
Петер неловко топчется у калитки, постепенно осваиваясь с окружающим.
Перед калиткой, как и раньше, канавка, после дождя в ней всегда набирается вода.
Зеленый деревянный ящик для писем все так же висит на кривой акации.
Все по-старому, все на своем месте.
Петер стоит у калитки, боясь войти. «Невероятно! — думает он. — Куда девался бородатый ефрейтор? Где блиндаж? Где Андраш Телеки? Где церковь с двумя куполами? И где командир батареи? Куда девалось все?»