К удивлению капитана, Матэ нисколько не смутился. Откуда-то издалека доносились приглушенные звуки артиллерийской канонады.
— Если бы случилось так, я тоже взял бы вас с собой в госпитальный эшелон, — сказал Матэ.
Ротный с некоторым изумлением взглянул на Матэ, и на лице его появилось страдание: он вспомнил прапорщиков, которые один за другим погибли на безымянной высоте. Капитан, надеявшийся сначала, что все же станет хозяином положения, в котором он оказался, постепенно терял на это всякую надежду. Он считал, что война, больше чем что-либо другое, помогает человеку почувствовать ненадежность собственной судьбы. Не пройдет и недели, как человек уже начинает понимать это. Капитан верил, что ему должно вдвое больше повезти, чем Матэ, чтобы вырваться из этого ада.
Эта проклятая война так же ненавистна капитану, как и Матэ. К тому же она отняла у капитана «мерседес», который был его единственным состоянием. Здесь, на фронте, его жизнь находится в такой же опасности, как и жизнь Матэ. Если счастье улыбнется ему и он вернется домой, то сможет наняться на работу агентом в какое-нибудь страховое общество, как-никак он окончил пять семестров юридического факультета. Конечно, если такие общества еще существуют. Но угрызения совести будут мучить его всегда. Он постоянно будет думать о том, сколько людей видел в момент, когда они шли на верную гибель. Такое забыть нельзя...
А Матэ вернется к себе на шахту и будет рассказывать своим друзьям, какие ужасные в России холода, какими скотами были венгерские офицеры, полагая, что именно от простых солдат зависит судьба всего отечества. А ведь никто из офицеров как следует не разбирался в военном деле, орали только на своих же солдат, а гитлеровцы взяли да и стащили венгерских раненых с саней, которые им самим понадобились.
Ко всему этому он, капитан, не имеет никакого отношения. Друзья ни на минуту не сомневались в его порядочности. Начальники же, напротив, ничего особенного от него не ждали. Стоило ему открыть рот и заявить, что эта проклятая война надоела ему до чертиков, что он хотел стать автомобильным гонщиком, как все офицеры полка с презрением отвернулись бы от него. Его тут же разжаловали бы и посадили за решетку. Может, даже расстреляли. А вот такие, как этот Матэ, не верят ни одному его слову. Следовательно, ему не остается ничего другого, как быть верным присяге и, подобно боевому коню, рваться в бой, заслышав бравурные звуки марша.
Капитан погрузился в свои мысли. Сон и палинка сморили его, и он вскоре уснул.
Во сне он увидел свой «мерседес», который вдруг появился откуда-то из-под снега. Капитан так обрадовался, что даже проснулся.
Утром термометр показывал двадцать пять градусов мороза, но настроение у офицеров и солдат было бодрое. Утром всегда как-то надеешься на лучшее.
Перед отправлением эшелона начальник госпиталя приказал разделить между ранеными последнюю бочку палинки. Понемногу досталось всем, некоторые ухитрились получить по две-три порции.
В последний момент перед отправкой эшелона пришла почта. Командир отделения получил сразу тридцать два письма. Эта новость быстро распространилась по всему эшелону, и многие приходили посмотреть на счастливчика.
Матэ ничего не получил. Опечаленный, он стоял у вагонного окна и смотрел на станционное здание. Стоял и думал: «Хорошо еще, что этой ночью не было бомбежки, а то бы мы тут все и полегли».
— До соседней станции километров двадцать, — заметил кто-то из стоявших в коридоре. — До вечера нам нужно до нее добраться, если мы не хотим попасть в руки к русским партизанам.
Начальник станции остановился возле паровоза в клубах пара, потом отправился вдоль вагонов с красными крестами. Пройдя их, он дал знак. Состав сильно дернулся.
Сидевшие с Матэ солдаты как по команде хором запели. Может, их воодушевила выпитая палинка, а может, просто обрадовались, что после трехдневной стоянки их состав наконец-то тронулся домой. Пели дружно и громко. Скоро песню подхватили солдаты из соседнего вагона.
В окно Матэ видел разбитые вагоны и локомотивы, похожие на трупы огромных животных. Промелькнули разрушенный железнодорожный мост, разбитые здания фабрик и сгоревшие дотла деревянные домики. В душе у Матэ все словно окаменело, он даже не радовался, что едет домой. «Как можно было разрушить все, что создано людьми?» — мелькнула у него мысль. Где-то позади остались развалины, когда-то называемые вокзалом. Поезд мчался навстречу снегу, который, казалось, покрыл всю землю без конца и края.