Повесть «Прощай, война!» как бы примыкает к роману, дополняя картину боевых действий на территории Венгрии и политических настроений венгерского населения в деревне в последние месяцы войны. Устами своего героя, простого венгерского парня Петера Киша, А. Тири осуждает антинародную, разбойничью войну, развязанную Гитлером. Всем своим существом Петер, как и его товарищи, протестует против бессмысленной гибели миллионов людей. Он не понимает, во имя чего должен убивать русских солдат, которые ничего плохого не сделали ни ему, ни его стране. Война — это и личная трагедия Петера. Она разбивает его семью и в конце концов отнимает жену, которую он сильно любил.
В повести правдиво показаны картины войны, хорошо переданы настроения солдат на фронте в 1944 году, чувства обреченности и страха перед мощью и силой Советской Армии, нарастание протеста в душах солдат, которых хортистская клика заставила воевать за неправое дело. В мыслях, поступках и действиях Петера Киша происходят явные, необратимые перемены. Ненависть к тем, кто погнал его и ему подобных на бессмысленную гибель, к гитлеровцам, один из которых обесчестил его жену Веронику, к деревенскому кулаку Палу Балинту, прячущему награбленное имущество, — таков итог идейной эволюции героя.
Настоящих друзей Петер Киш находит среди советских солдат, вступивших на территорию Венгрии. В коротком, но ярком заключительном эпизоде их встречи рушатся клевета и небылицы в адрес Советской Армии, нагроможденные фашистской пропагандой. В советских солдатах трудящиеся венгры видят силу, освобождающую народы Европы от коричневой чумы.
Произведения А. Тири, лауреата премии Аттилы Йожефа, с их яркой антифашистской направленностью, острой социальной проблематикой, проникнутые духом гуманизма и интернационализма, по праву занимают видное место в ряду лучших произведений современной венгерской литературы и представляют несомненный интерес для советских читателей.
ВРЕМЕНА ГОДА
Роман
Брезжил рассвет. В то утро Матэ встал на час раньше обычного, чтобы железнодорожник не опоздал на поезд. Автобусное сообщение между горняцким поселком и городом еще не было восстановлено, а пешком до станции не менее часа ходьбы.
Матэ опустил уши шапки и завязал под подбородком. От теплого дыхания на холоде на мех осела изморозь. Забинтованную левую руку он засунул за борт кожаного пальто. Шагал Матэ неровно, через каждые два-три шага осторожно ставил одну ногу на землю: видимо, пулевая рана давала о себе знать.
Вообще Матэ очень любил утро. В это время все в природе казалось ему загадочным, словно и люди, и окружающие их предметы готовились к чему-то особенному, хотя он хорошо знал, что это только так кажется; на самом деле каждое утро является лишь продолжением предыдущего дня. По утрам он чувствовал себя особенно бодрым и готовым к любой борьбе.
Железнодорожник шел чуть-чуть поотстав от Матэ, как человек, попавший в незнакомое ему место. Он был немного пониже Матэ ростом и несколько посолиднее. Шел он, легко помахивая своим саквояжем. Временами проводил свободной рукой в перчатке по коротким черным усикам. На ушах у него были суконные наушники на металлическом ободке, который слегка стискивал форменную фуражку.
«Вот я и выполнил свою нелегкую миссию. И в довершение всего еще познакомился с этим несколько странным, но очень хорошим человеком...» — думал железнодорожник.
На его покрасневшем от холода лице застыло выражение, какое бывает у человека, который хорошо сделал свое дело и остался доволен собой.
Оба шли молча, словно боялись говорить на холоде, который в то утро был довольно крепким, хотя и без ветра. От поселка к станции вела неровная улица, освещенная желтым светом электрических фонарей, которые слились бы в одну сплошную гирлянду, если бы ее не разделяли местами темные разрывы, где лампочки были сбиты выстрелами. В конце улицы стояло законченное станционное здание с башенкой. Печной дым низко стлался над крышами домов, образуя легкие прозрачные облачка с терпким запахом, которые цеплялись за голые ветки тополей.