— Не понимаю, зачем тебе менять свою фамилию? — поинтересовался он.
— Если нужно, я без слова согласен ее поменять, возражать не стану.
Матэ вспомнил, как 19 марта 1944 года Крюгер демонстративно нацепил на рукав национальную красно-бело-зеленую повязку и не отвечал на приветствия эсэсовцев и фольксбундовцев. На второй день пасхи гитлеровцы вызвали Крюгера в комендатуру и жестоко избили его. А спустя неделю, оказавшись на свободе, Крюгер организовал на шахте забастовку, повесив на шахтном подъемнике лозунг: «Смерть гитлеровским фашистам!»
Гитлеровцам не удалось запугать Крюгера. После очередного избиения он снова принимался за свое. В день святого Петра Крюгер перерезал немецкий кабель у моста. Фольксбундовцы выдали его эсэсовцам, и те двое суток с овчарками разыскивали его. А когда поймали, то, сняв отпечатки пальцев, связали руки ремнем, сфотографировали, а затем вытолкали на дорогу.
— Ты хоть и немец по происхождению, но на самом деле — настоящая красная свинья! — кричали ему эсэсовцы и, наезжая на него мотоциклами, заставляли бежать по дороге.
— Беги! — кричали ему эсэсовцы и дико улюлюкали.
Километров десять Крюгер бежал так, что между мотоциклом и им оставалось пространство не более метра. Потом силы оставили его, он упал на дорогу и потерял сознание. Мотоцикл переехал прямо через него.
Из туристского особняка, стоящего на горе, доносились звуки граммофона.
— Неплохо веселятся, а? — махнул Крюгер в сторону особняка и, полуодетый, скрылся в гуще кустарника.
От нечего делать Матэ обошел вокруг часовни, в которой не осталось ни одной деревянной вещи: двери, алтарь — все пошло на топливо в годы войны. Голые стены испещрены надписями. Вспомнив Флору, Матэ решил, что однажды придет сюда с ней вдвоем и выцарапает на стене их имена.
Вскоре вернулся Крюгер.
— Поинтересовался немного, что там творится за изгородью, — проговорил он. Лицо его было злым.
— Небось полно пештских спекулянтов, — заметил Матэ.
— Свиней там полно! В саду под деревьями расставлены столы, на них каких только кушаний нет. Даже не знаю, как многие из них и называются. А напитки! Стоят в серебряных ведерках со льдом. Пей — не хочу! Мы небось и цены-то не знаем этим напиткам.
— Значит, у них водятся денежки.
— Там живут богачи, которые расплачиваются не деньгами, а золотом! И никто их не остановит! Ни полиция, ни власти, ни шахтеры! Жрут прямо на наших глазах!
Матэ рассматривал какую-то надпись на стене часовни и терпеливо ждал удобного момента, чтобы заговорить о переселении отца Флоры.
— Я на свою зарплату могу выпить пять-шесть кружек пива, и только, — как бы между прочим проговорил он. — Как ты думаешь, можно мою зарплату переложить на золото?
Крюгер растирал уставшие ноги.
— Хватит шутить! — бросил он Матэ. — Вчера в северном поселке от голода умерло двое шахтеров-пенсионеров.
— От голода? — удивился Матэ.
— Что, даже не верится?! Да, они так плохо питались, что умерли от истощения. Вот теперь и смотри, кто останется в живых: мы или эти вот буржуи?
У Матэ сердце сжалось, когда он представил себе двух стариков шахтеров, умерших от голода. Эта смерть произвела и на Крюгера сильное впечатление, на душе у него было неспокойно, словно старики скончались по его вине.
— Крестьяне все продукты тащат в Пешт, — со злостью сказал Матэ, — потому что там за них расплачиваются долларами да золотыми наполеондорами! А рабочие последнюю тряпку с себя меняют на жратву! Они приходят ко мне, как к секретарю партии, а что я им могу сказать? Я знаю, что они голодают. Сказать им: вы, мол, товарищи, немного потерпите, да? Месяца через два-три будут введены в обращение новые деньги и тогда вам станет легче? Мол, сам товарищ Ракоши обещал! Можете, мол, мне поверить, что мы выберемся из этого положения. Или же рвануть рубашку на груди и сказать: «У меня самого живот подвело от голода, дорогой товарищ! Можешь дать мне в рожу, если тебе от этого легче станет!»
Начало смеркаться. Матэ чувствовал, что не стоит сейчас затевать разговор с Крюгером о деле Флоры, но и откладывать ему тоже не хотелось, будто, не поговори он сейчас, счастье Флоры будет разрушено раз и навсегда.
— Крюгер, — осторожно позвал Матэ. — Каково твое мнение относительно выселения местных швабов?
Крюгер помолчал.
— Этого избежать нельзя, — коротко ответил он после паузы.
— Да, но в список на выселение попали и те, кто не имел никакого отношения ни к фольксбунду, ни к эсэсовцам.
Крюгер молчал.
— Крюгер?
— Что тебе?
— Ты ведь тоже немец.
— Чтобы я больше от тебя такого не слышал!