Он совсем обессилел и понурился. Потом продолжал:
— Понимаешь, мы ведь используем для коммуникаций радиоволны различной частоты… Может быть, и они там… — Он неопределенно покрутил пальцем в воздухе, — может быть, они использовали другую скорость света, чтобы сконцентрировать в определенном отрезке времени разноплановых существ, принявших реальную, материальную оболочку.
Я бессильно повалился на ступеньку лестницы, рядом с приятелем. Говорить нормальным образом я уже не мог. Голос куда-то исчез, а из моего горла вырывались какие-то тонкие звуки, похожие на комариный писк.
— Как же? Зачем же? Почему же? — пискнул я. — Кому это понадобилось, а? Ведь это глупость, а? Может быть, у них там, — я тоже хотел покрутить пальцем в воздухе, но рука, как неживая, шлепнулась на стойку, — может быть, они все с ума посходили? Ну, заехали шарики за ролики — и все. Они и пошли куролесить…
— Я же говорю тебе, ведь можно допустить, что вся наша Вселенная — гигантский экран телевизора, а мы персонажи пьесы… — Его голос тоже звучал подавленно. — Вспомни, мы еще хотели скомбинировать натурные съемки с рисованными кадрами… Может быть, им надоело «Реалистическое космическое представление». Ведь все приедается. Даже богам и разным там сверхсуществам иногда хочется посмеяться. Вот они и придумали этакую веселенькую затею. Небось, и название хлесткое ей дали — «Хаотическая комедия» или еще какое-нибудь…
Я содрогнулся и посмотрел на небо. Гигантская Вселенная. Кажется, все спокойно, все нормально: светит солнце, где-то там звезды. Наступит вечер, и они появятся. И луна появится. И вот в одной точке беспредельного пространства, точке такой малой, как экран телевизора по сравнению со всем небом, происходит дикое, совершенно необъяснимое явление…
Я отчетливо представил какой-то зал, повисший в голубоватом «ничто». Там стоят кресла, или скамьи, или еще что-то, на чем можно сидеть, лежать, стоять. И там полно зрителей… Какие они? Может быть, пятиглавые и сторукие, может быть, огромные, как горы, или крошечные, как блохи… А скорее всего, такие, что нашему воображению и представить трудно, аморфные, расплывчатые, бесцветные. И эти глыбы слизи или тумана смотрят, как по нашей Земле разгуливают ирреальные существа, отвратительные чудовища, призраки, — и хохочут, хохочут до слез, хохочут, надрывая животики… И мы, до недавних пор уверенные в реальности собственного существования, на самом деле всего лишь фантазия, плод их разыгравшегося сверхвоображения…
— Послушай, — обратился я к приятелю, чувствуя, что еще минута — и я просто умру от горя, — а с нами-то что станется? Что дальше будет, а? Придет все в норму или нет?
— Черт его знает, — неуверенно сказал он. — Неизвестно, что им еще взбредет в голову. Хорошо, что сейчас их публика как будто увлекается комедией. Видать, благодушное у них настроение. А ну как зритель заявит: подавай нам кровопролитную драму? Тогда такое начнется! Чего ведь не сделаешь в угоду зрителю…
Синити Хоси
КРИЗИС
— Вот оно! Наконец-то! — торжествующе воскликнул профессор Эн.
Профессор был еще молод и очень талантлив. Он работал в одном научно-исследовательском институте.
В лаборатории стоял специфический запах — едкий запах химикатов. На столах — колбы, реторты, мензурки, пузырьки с различными жидкостями, порошками и кристаллами, штативы с пробирками, книги, бумаги.
Профессор оторвался от микроскопа, достал сигарету и прикурил от пламени спиртовки. В воздухе поплыли синеватые кольца дыма.
Клерк, который сидел в углу за конторским столом и делал записи в толстенном гроссбухе, тоже поднял голову и сказал:
— От души поздравляю вас! Ну и устали же вы, наверно!
— Действительно, устал. И почувствовал это только сейчас. Пока работаешь, не замечаешь ничего.
— Да-а… Я вот подумал… извините, конечно… Но очень уж странная была у вас тема. Ведь специально построили институт, уйму денег ухлопали… А все для чего? Чтобы создать нечто, которое будут не продавать, а так, даром раздавать. В то время как в стране страшный кризис…