Об этом не написали в брошюре. Уважение и любовь к своему начальнику не позволили его подчиненным упоминать о таких вещах. У кого поднялась бы рука написать: «Начальник экспедиции в пути потерял рассудок»? Хотя в то же время подобное упоминание послужило бы важным и одновременно безжалостным предупреждением для всех последователей. Но члены экспедиции не сделали этого, отдав последнюю честь своему великому и несчастному старшему товарищу.
В моих ушах засвистел холодный, обжигающий ветер. Он дул с бескрайних просторов свинцового моря.
Я решил повидаться с первым штурманом Данаэ. Мне повезло: он находился в космопорте на севере Гренландии. Я воспользовался транспортно-грузовой ракетой, курсирующей над Северной Америкой, и прибыл в Нью-Онтарио, а там пересел на динамоплан.
Прибыв в гренландский космопорт, я тут же пошел в канцелярию. Солнце, отражавшееся от гладкой поверхности ледяного поля, резало глаза. Белое поле без единого темного пятнышка, без единой тени. Ослепительный свет. Впечатление угнетающее.
Начальник порта, пожилой седой мужчина, при моем приближении поднял голову. На его столе я увидел кучу каких-то пожелтевших бумаг. Словно они лежали здесь с незапамятных времен.
— Вы по какому вопросу?
— Я хочу повидать Данаэ.
Глаза мужчины смотрели в пространство.
— Данаэ. Так, так…
— Да, мне нужно с ним повидаться.
— А его уже нет.
— Как нет? Уехал?
— Да, и очень далеко.
— Далеко? На Сатурн? На Юпитер?
— Нет, гораздо дальше.
Я взбесился и перешел на высокие ноты:
— Да что вы мне голову морочите?! Куда уехал Данаэ?
— Какой у вас, однако, громкий голос… Данаэ…
— Ну, что Данаэ?
— Он умер.
— Умер?!
— Да.
Начальник погрузился в море желтых бумаг. Ему не было до меня дела. Но я не сдавался.
— Когда он умер?
Человек за столом чуть поднял голову.
— Да дней десять назад. Во время испытания ракетного двигателя взорвалось сопло, и… Не повезло ему…
Больше он ни разу не взглянул на меня.
Я вышел на покрытое ледяной коркой поле. Что ж, бывает и так. Жизнь, которую ты сумел сохранить в звездном полете, вдруг обрывается на Земле. Во время самого обычного опыта. Верно, судьба. Уж лучше умереть так, чтобы товарищи привезли твои вещи на Землю. Конечно, если считать, что в вопросе смерти тоже бывает везение или невезение.
Я поднял воротник электротермической шубы, взятой напрокат в космопорте Нью-Онтарио, и зашагал к динамоплану.
Через три дня мне удалось попасть на грузовой транспорт, отправлявшийся на базу «Луна». Обычно в таких случаях мне помогало то, что я был служащим организации по развитию Марса и космическим техником. Так сказать, профессиональная солидарность. На корабле меня встретили шуточками, как человека, наконец-то решившего вернуться к своим пенатам и неожиданно в спешке перепутавшего направление.
База «Луна» находилась на южных склонах горной гряды Сьерра, на самом краешке тоскливой равнины, ограниченной с юга и востока гигантскими трещинами. На севере — острая, серебрящаяся до боли в глазах пила Сьерры. Обычный лунный пейзаж, лишенный атмосферы: слепящие пятна света — и рядом вечная чернота. В пустоте нестерпимо красное, как расплавленная медь, солнце, огромное на фоне немигающих звезд.
Надев скафандр с большим прозрачным шлемом, я встал на эскалатор и спустился вниз, в лунные недра. База была там. Пройдя несколько воздушных люков, я очутился в отсеке с надписью «Космослужба». База «Луна» была не городом, а обыкновенной базой по использованию природных ресурсов планеты. Впрочем, это явствовало из названия. Условия жизни на Луне куда хуже, чем на Марсе или Венере. Вот здесь и не строили городов.
Эта база была выдолблена в метаморфических горных породах южного склона Сьерры. Она уходила этажей на пять вглубь.
Я огляделся. Тесновато. Все помещения битком набиты какими-то ящиками и контейнерами. По потолку тянулись металлические трубы и бесчисленные провода, к бетонным стенам лепились коробки с регуляторами атмосферного давления. По стальным рельсам двигались подъемные краны. Словом, негде было ступить. Все подчинено одной цели — освоению богатств природы.
Мне сказали, что Комо находится на третьем этаже, в астрографическом кабинете. Этажи здесь считали от поверхности вглубь. Я спустился туда на лифте прямого сообщения. В огромном, словно корабельный док, зале, под яркими лампами дневного света работали десятки навигационных счетных машин. Я подошел к одному из пультов управления.
— Где найти пилота Комо?
Человек со значком службы навигации на рабочей блузе кивнул в сторону соседней площадки. Там несколько сотрудников возились с авторегистрирующим прибором. Темно-желтая форма пилота Союзного министерства ярким пятном выделялась среди серо-голубых комбинезонов персонала базы. Вот он — Комо. Крупный мужчина с могучими, крутыми плечами.
— Вы пилот Комо?
Мужчина удивленно взглянул на меня. Потом оставил свою работу и подошел.
— Да, я Комо. В чем дело?
— Я друг Машу, входившего в состав третьей экспедиции на Плутон. Меня зовут…
— Неважно, как вас там зовут. В чем дело?
Тускловатые, словно затянутые дымкой глаза внимательно смотрели на меня.
— Я хочу знать подробности смерти Машу.
— Подробности смерти Машу?
— Вот именно.
— Что, собственно, вас интересует?
— Я читал ваш отчет. Там написано, что корабль попал в поток космической пыли, на отражателе образовалась вмятина. Машу вышел наружу, чтобы исправить повреждение, во время работы кислородный баллон его скафандра был поврежден электронным молотом, и Машу моментально умер от удушья.
— Правильно, так оно и было, — кивнул Комо, щелкая зажимом логарифмической линейки.
— Но как могло случиться, что электронный молот ударил по кислородному баллону? Ведь баллон укреплен за спиной.
Комо глубоко засунул руки в карманы брюк, втянул голову в плечи и замигал.
— Как могло случиться… — он запнулся. — Точно не знаю, я ведь не видел. Кажется, пока Машу работал электронным молотом, взорвался его термоизлучатель. Ну, вот, осколок и шарахнул по кислородному баллону…
— Да. Но ведь электронный молот очень важный инструмент. Как же никто из экипажа не проверил его термоизлучатель?
— Наверно, Машу забыл открыть клапан.
— Разве его не страховали другие? Ведь, если кто-нибудь ведет работу в космосе, вне корабля, полагается следить за ним по телевизору и срочно сигнализировать о малейшей опасности.
— Электронный молот был в исправности…
— Значит, надо было провести рентгеноанализ сплава, из которого сделан кислородный баллон.
Комо глянул на меня исподлобья.
— Ты что, собираешься подать на нас в суд?
— При чем здесь суд? Просто жена Машу попросила меня узнать подробности гибели мужа.
На лице Комо появилось сложное выражение. Кажется, он что-то решал для себя.
— Кстати, ты еще не сказал, как тебя зовут.
— Неважно, как там меня зовут.
— Послушай, тут ничего нельзя было поделать. Не думай, я не собираюсь уходить от ответственности, нет! Но ему ничем нельзя было помочь. Неужели ты не понимаешь? Против неизбежности не попрешь… — устало произнес Комо.
— К сожалению, я не признаю неизбежности.
— Это твое дело. Но ты же знаешь, что члены семей погибших часто подозревают тех, кто выжил. И, если ты действительно друг Машу, лучше оставь в покое его кости.
Комо скривил губы, словно от боли.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ничего. Только то, что сказал. Просто говорю, брось копаться в этом деле и задавать глупые вопросы. Ведь горю уже не поможешь.
— Ладно, так и запомню.
Комо ничего не ответил и, повернувшись ко мне спиной, собрался идти на свою площадку.
— Погоди, у меня к тебе еще один вопрос.
— Ну, что еще?
— Чем болен начальник экспедиции Хино?
Комо медленно повернулся ко мне.
— Этого я не знаю.
— Он заболел на корабле?
— Нет, что ты!
— Интересно… Получается, что Хино заболел, едва ступив на Землю… И прямиком попал в лечебный центр.