Симо не находит нужным представить их друг другу. Втроем вошли в кондитерскую, сели. После первой рюмки коньяка Виктория спрашивает оживленно:
— Это твой дружок?
— Да.
— Хороший паренек, мужественный.
— Не приставай к нему.
— А-га!
Алкоголь успел разжечь мягкий блеск ее небесно-голубых глаз — самых прекрасных на свете, как казалось Филиппу когда-то. А Симо держался непринужденно, просто, говорил мало, даже слишком мало, зато много курил. Слова его, даже самые обыкновенные, произносимые тихим голосом над зеркально-чистым мрамором столешницы, казались исполненными особого смысла и значения. Виктория смотрела ему в лицо, внимательно слушала, поэтому у Филиппа была возможность разглядеть ее и сравнить с прежней Викторией — первой женой брата Георгия.
Было около восьми, надо было спешить в кино, но ради такого случая не грех пропустить журнал, думал Филипп. Однако Голубов подсказал:
— Ты разве не идешь в кино?
А ей сказал, что у них лишний билет в кино на такой-то фильм.
— Я его не видела, — проронила она. — С удовольствием пошла бы с вами.
— Давай, Филипп. Не опоздайте.
— Ты разве…
— Нет, вы с ним. Вставай же, Филипп, — торопился выпихнуть их Симо, то и дело посматривая на часы.
Он проводил их до самой двери, и только зам Виктория вспомнила, что надо рассчитаться.
— Я заплачу, — уверил Симо, подталкивая их к выходу.
— Да у меня, кажется, прошлый счет не оплачен.
— И по нему заплачу, не беспокойся.
На улице по дороге в кино Филиппа так и подмывало оглянуться. Он был абсолютно уверен, что, если отсюда видна кондитерская и столик в углу, возле фикуса, там уже сидят двое. Недаром же Симо так подгонял их.
Фильм кончился в десять. Осталось время проводить Викторию до дому и успеть на автовокзал к последнему автобусу. Не хотелось Филиппу возвращаться домой с Симо, хоть и договорились…
Автобус пыхтит, пересекая притихшие поля, и огненными своими ножницами стрижет густую тьму ночи. В открытые окна волна за волной вливается дыхание зреющего ячменя и политой теплой земли.
Так же пахли грядки, когда Виктория их поливала, — это было одной из немногих ее обязанностей, когда она жила в селе. Тогда она была совсем молоденькой — восемнадцати-девятнадцати лет, веселой, жизнерадостной. Филипп запомнил ее небесно-голубые глаза, и небесный голос, и легкую, осторожную походку голубки. До ее появления в доме Филипп только с голубями и общался. Да, и с Таской, конечно, но тогда она не занимала в его душе такого места… Не потому ли жена брата осталась в его воспоминаниях неотъемлемой частичкой детства? Было несколько случаев, которые он запомнил, они живут в сознании, словно это было вчера — даже не вчера, а сегодня. Почему, например, так запомнился случай на деревянной лестнице, ведущей в мансарду? Виктория медленно, осторожно поднималась со ступеньки на ступеньку, и яркие цветы на ее платье, раскрывшемся над его головой как колокол, жгли ему глаза. Сейчас понятно, что могла подумать Виктория, увидев вдруг мальчика внизу, понятно, почему она быстро подобрала юбку и зажала ее коленями. Сейчас он вполне понимает ее страх, инстинктивное желание закрыться, вызванное стыдливостью. И вместе с тем он знал, что Виктория грешила (как это сочеталось со стыдливостью?). Но единственное, что приковало его взгляд и привело тогда в оцепенение, был чудесный купол многоцветного дешевого ситца.
Темно-вишневый автобус останавливается. Окошки и дверцы, распахнутые во тьму, перестали дребезжать, и вокруг разлилась какая-то особенная, ласковая тишина.
— Эй, юноша, прибыли.
Длинным проходом между сиденьями Филипп приближается к передней двери. Попрощавшись с водителем, прыгает вниз с верхней ступеньки.
И вот, в самой глубине садика — дом с маленьким слуховым окошком на крыше, где когда-то он впервые потянулся к огромному далекому миру. А теперь вот возвращается из этого огромного мира, переполненный неясными предчувствиями.
XVII
Ровно в четыре часа два резких сигнала и яркий луч света поднимают его на ноги. Выскочив из теплой постели, он босиком шлепает к окну, но свет с улицы слепит глаза. Новый сигнал окончательно вырывает его из сна.
Конечно, это они, думает Тодор Сивриев, так верещит только джип, принадлежащий хозяйству.
Вчера, разговаривая с партсекретарем об этой «операции», он не уточнил время: думал, тронутся как обычно, часов в шесть-семь.