— И все-таки наша работа…
— И все-таки, — перебивает Симо весело, — как думаешь, выведет когда-нибудь человечество совершенный сорт — нетрудоемкий, ранний, выносливый в пору засухи и невосприимчивый к болезням? Ну, о хороших вкусовых качествах я уж и не говорю.
— Не означает ли это…
— Вот именно. Означает д о с т и ж е н и е и д е а л а, равносильное открытию женщины, обладающей всеми самыми прекрасными качествами, привлекавшими тебя порознь то у одной, то у другой. Верно? Только возможно ли достижение идеала? Не торопись, не торопись с ответом. Может оказаться, что твои вроде бы незначительные запросы труднее удовлетворить, чем, допустим, слетать на Луну и на Марс…
— Грустно.
— Грустно? Не-е-ет! Напротив. Оптимистично — и для нас, и для будущих людей. Давай представим себе, что идеальный сорт помидоров, о которых идет речь, выведен одним ударом, с первого раза. Это означало бы, что после этого н и ч е г о уж больше не будет создано! Точнее, н е б у д е т с м ы с л а ничего создавать. Что тогда делать влюбленным в сорт «Victoria» ученым и экспериментаторам? — улыбается Голубов.
Второй вопрос более деликатен и мучителен.
Упоминание имени Виктория заставляет Филиппа насторожиться. Ведь он защищает не себя, а ее — от злых языков защищает… Мир полон несправедливости, вот и ее — добрую, чуткую, беззащитную — несправедливо обижают. Его бы воля — он отдавал бы под суд тех, кто, не зная человека, возводит на него хулу и клевету…
Голубов внимательно слушает бурные эти протесты.
Филипп, Филипп, думает он, какой ты еще несмышленыш. Может, поэтому я тебя и люблю? Или, общаясь с тобой, надеюсь как-то дополнить, обогатить себя? Жаль, что парней таких, как ты, встречаешь все реже… хоть аргументы твои в пользу Виктории потрясающе наивны, а все излияния и восторги гроша ломаного не стоят в глазах г л а в н о й у л и ц ы, где всякий судит каждого, где «общественное мнение» решает все…
— Я вам докажу!..
Разговор принимает нежелательный характер, и Симо решается заочно прибегнуть к помощи бай Тишо — югненские в случае необходимости всегда используют эту крайнюю меру.
— О твоем приключении узнал бай Тишо, — говорит он. — Вызвал меня вчера — дескать, ты один виноват, ты Филиппа приваживаешь, тащишь везде за собой. Еще сказал, что меня «уж не вернешь на путь истинный, но юношу — оставь!..» Будто я на веревке тебя тащу! Не хочу я этих упреков, слышишь, Фильо? Прошу тебя, перестань туда ходить… Это полная безнадёга, и только наивняк вроде тебя не видит всей бессмысленности подобной авантюры.
Филипп вздрагивает.
— Нет!
— Что — нет?
— Она не такая, как вы с бай Тишо о ней думаете. Я хочу ее только защитить… У нее чистая, возвышенная душа.
Голубов пускает в ход и припасенное про запас оружие.
— Сказал ты ей, — спрашивает он, — что ты брат Георгия? И вообще, как она могла тебя не узнать?
— Тогда мне четыре года было, с тех пор она меня не видела. Но я заметил, с того дня — помнишь? — она всматривается в меня как-то особенно.
— Говоришь о честности, — давит Симо, — а сам поступаешь нечестно. Сознательно вводишь ее в заблуждение.
Лицо Филиппа заливает краска стыда, он отворачивается и убегает к своим грядкам, к своим помидорам.
Глядя ему вслед, Симо Голубов спрашивает себя: в самом ли деле он хочет оградить Филиппа от действительно бесперспективной связи — или просто завидует этому мальчишке, завидует его чистоте и непосредственности?
XXI
На следующий день помидоры — последние собранные с опытного участка — отвозят на вокзал. Пока их взвешивают, Голубов в сторонке под навесом беседует со студенткой из трудотряда.
— Работы по горло, а Симо… — смеется тетка Велика. — Он у нас такой. И когда учителем был в селе, и когда студентом, вечно за юбками волокся. А девочка ничего, все при ней. И знает, что нравится…
Филипп уже несколько раз встречал их вместе. Девушка скромная, милая — предупредить бы ее, дескать, гляди в оба, да как можно, если это бате Симо…
Кончают взвешивание. Тетка Велика уходит, а Филипп садится за длинный стол и принимается листать накладные — считает килограммы. Девчата из бригады, прицелившись, бросают в него спелыми помидорами и хохочут, а заведующий приемным пунктом Драго кричит трубным голосом:
— Не расхищать! Прошу не расхищать!
На площадке перед навесом останавливаются одновременно председательский джип и черная «Волга» с софийским номером. Бай Тишо, выскочив из машины, весь красный, размахивает руками.