— Папа, нам пора. Сестра уже сердится. Но мы еще придем. Правда, Филипп? А об Илии не думай — все в порядке. Похоже, что разговор с тобой прочистил ему мозги.
В коридоре он посмотрел на нее осуждающе. Зачем врать? Неправда, что Илия прекратил… Вообще он становится все влиятельнее.
В глазах Сребры заблестели слезы.
— Неужели непонятно? Из-за папы. Он же все близко к сердцу принимает и, если узнает, что этот тип…
Ему хотелось закричать: «Сребра, прости! Я последний дурак!», но вместо этого он в мыслях сказал себе: вот и на сей раз она поступила рассудительнее, умнее, чем он, хотя он старше. Будет ли бай Тишо лучше, если он узнает правду? Тогда какая же польза от его, Филиппа, стремления к правде? Никакой! Нуль. И всегда так. Потому что носится со своей правдой как с писаной торбой и ничего вокруг не видит.
Они вышли из больницы, и Сребра, будто и не было размолвки, взяла его под руку, доверчиво прижавшись к плечу. Как похожа она на бай Тишо своей отходчивостью!
— Вот видишь, папа обрадовался.
Он тоже заметил, но самому неудобно было об этом сказать.
Они пошли в город и долго обходили магазины на центральной улице. Сребра не пропускала ни одной витрины: смотри-ка, это тебе подойдет, и это можно купить… Ой, а вот эта спортивная куртка прямо на тебя, у тебя плечи широкие, будет сидеть как влитая. Все ее привлекало, все ей нравилось, дай ей волю, закупила бы все подряд.
А его уже тяготило это бессмысленное хождение. К тому же начал тревожиться о возвращении. На Югне вечером два рейса — в шесть и в одиннадцать. Если ехать шестичасовым, то пора двигаться к автовокзалу. А она будто и знать ничего не хочет — тащит от одной витрины к другой. Он все же сумел отвлечь ее внимание на минутку, и она выбрала первый рейс. Но пока разглядывали разную мелочь в комиссионном магазине, время ушло, и волей-неволей пришлось оставаться до одиннадцатичасового. Теперь торопиться было уже ни к чему, и он предложил поужинать в ближайшем ресторане. Сребра сначала посмотрела на него удивленно, потом спросила, нет ли в городе ресторана получше, с оркестром, с певицей, и сама же вспомнила о ресторане в Доме охотника.
Крутая лестница с сотнями ступенек повела их вверх по холму, возвышающемуся над городом. Лестница эта появилась недавно, когда на месте непритязательной корчмы «Балкантурист» построил отель с рестораном. Поднимаясь по лестнице, Сребра смущенно призналась, что впервые в жизни идет в ресторан с молодым человеком и хотела бы запомнить этот вечер навсегда.
Им принесли ужин; ели, разговаривали, а Сребра все поглядывала в соседний зал, откуда доносились звуки музыки. Он понимал, что ей хочется потанцевать, но стеснялся пригласить, потому что танцы были новомодные, а он и в старых-то не был силен. И уж совсем стеснение сковало его, когда она сама намекнула о том, что ждет его приглашения.
Он беспомощно оглянулся, ища спасения, и оно явилось: Симо Голубов и Виктория усаживались за столик недалеко от них.
Он поманил официанта, расплатился и прошептал ей на ухо, что они должны немедленно уйти. В гардеробе она взглядом спросила его: «Почему? Ведь еще есть время…»
— Разве ты не видела? Симо Голубов и Виктория.
— Ну и что?
Он начал объяснять, что Виктория — бывшая жена его брата и ему неприятно видеть ее с Голубовым, промолчав о том, что сам когда-то побывал с Викторией в этом самом ресторане.
— А-а… — неопределенно протянула Сребра и предложила погулять по сохранившемуся здесь островку леса.
Асфальтированная аллея, вьющаяся по холму, вела их все выше и выше. Вершина холма уже не просматривалась в темноте, и создавалось впечатление, что они поднимаются прямо в небо, что звезды — вот они, рукой подать. Посмотришь вниз, на город, а там — второе небо, такое же черное и тоже усыпанное бессчетными звездами: белыми, желтыми, синими.
Под фонарями, разбросанными по лесу на первый взгляд беспорядочно, ни души. Он прислонился спиной к дереву, чтобы дать отдохнуть ноге, а Сребра, словно ждала этой минуты, прижалась к нему и спрятала лицо под воротник его плаща. Лицо было холодное, как лед.
— Ты замерзла.
— Да.
— Тогда пойдем.
— Хочется в тепло.
Они стали спускаться по той же аллее, еще не решив, куда бы пойти погреться, потому что до отхода автобуса оставалось целых полтора часа. «Нет, нет, — воспротивилась она, видя, что он сворачивает на дорожку к ресторану. — Ведь поужинали, да и оркестра не слышно… Лучше пойдем к тете, она отсюда совсем недалеко живет…» Удобно ли, подумал он, и не скажет ли Сребра потом когда-нибудь: что за мужчина, который не может позаботиться о девушке? Но она стояла на своем: пошли! И ключ от дома у нее есть. Погреются у электрического камина, к тому же до автовокзала оттуда недалеко.
Они поднялись на второй этаж, в ту комнату, которую она когда-то занимала. Сребра включила камин и пошла поздороваться с тетей. Вернувшись, с порога радостно воскликнула:
— Как тепло! Ну что я тебе говорила!
Она упала навзничь на кушетку, не раздеваясь, не разувшись, и протянула ноги к теплу. Филипп присел рядом, снял с нее туфли. Ступни совсем закоченели. Сначала нерешительно, робко, потом все смелее он стал растирать их. Приподнявшись на локте, Сребра доверчиво следила за движениями его рук.
— Сейчас начнут отходить, больно будет… Что ж ты раньше не сказала?
— Было так хорошо, что я ничего не чувствовала.
Где-то скрипнула дверь, в прихожей раздались шаги, и он метнулся на стул. «Сребра, деточка, — послышался голос хозяйки, — я лягу, а ты, если решишь ехать, запри входную дверь на ключ».
Он опустился на колени у ее ног и снова принялся растирать ступни. К потеплевшим пальцам уже вернулся их обычный цвет. В какой-то миг его взгляд упал на ее колени, нежные, округлые, как яблоки, и его внезапно охватило волнение, подобное тому, которое он испытал однажды в том же ресторане, поднимая зонтик Виктории.
Он где-то прочел, что сильный взрыв чувства никогда не повторяется, а если и приходит это чувство вновь, то лишь как тень первого. Лучше, если б было не так. Ведь человек может обмануться, зачем же ему помнить всю жизнь о своем заблуждении, почему ошибочное чувство должно быть сильнейшим?
Сребра ему ближе и дороже любой другой. Да и была ли другая-то?
Их глаза встретились.
— Уже лучше.
— Когда ногам тепло, то тепло и всему телу.
А сказать хотелось не то. Совсем, совсем не то. Он поднялся с пола, сел рядом с ней на кушетку, показалось, что так легче будет найти нужные слова, решиться выговорить их, самому их услышать, а потом…
Но она, как всегда, опередила его и на этот раз первой приняла решение… протянула к нему руки и прошептала:
— Иди ко мне…
Он склонился к ней медленно, робко.
…Когда они взглянули на часы, до одиннадцати оставалось совсем немного. Быстро накинули плащи и со смехом помчались по пустой улице. Из-под навеса автовокзала протянулись два луча, и они прямо через сквер бросились на дорогу, чтобы успеть проголосовать автобусу.
На другой день, уже к концу рабочего дня, Сребра, оглянувшись, не подсматривает ли кто за ними, поманила его в сторону, за угол теплицы.
— Я сказала маме.
— Сказала? Что?
— «Мама, мы с Филиппом любим друг друга».
Он посмотрел ей прямо в глаза: не обманывает ли? Может быть, хочет его проверить?
— А мама спросила: «Ты уверена в себе?» «Да», — сказала я. «А в нем ты уверена? Ты уверена в том, что он тебя любит?» «Да», — снова сказала я. Я ведь не обманула ее?
Он не был готов к этому вопросу. Он ответил что-то нечленораздельное, но не был даже уверен, что произнес хоть слово вслух. Но она, видно, поняла все с полуслова, и поняла лучше, чем он сам себя понял. Не дожидаясь, пока он соберется с мыслями и как-то выразит их, она чмокнула его в щеку и нырнула в ближайший вход в теплицу. Через минуту стеклянные стены зазвенели от ее песни.
Филипп вернулся за своей палкой, которую уронил, когда Сребра потащила его за угол, и, подняв ее, медленно зашагал по главному проезду, разделяющему теплицы на «северные» и «южные».
Теперь спокойно, каждый знает свое место, свое дело. Но вначале было далеко не так.