— Яки, таки? — удивляется тот и берет у меня из рук купюру в двадцать злотых с усатым королём Болеславом.
Он долго с любопытством разглядывает её со всех сторон, смотрит на свет, даже обнюхивает. По всему видно, что такой банкноты он никогда не видел. Наконец, он поворачивается ко мне:
— Не, никды не видзев таку купюру. Двадзешёнт злотых вот таки, — он вытаскивает из кармана смятую двадцатку с каким-то очкастым мужиком, совсем не похожим на короля, хотя и с усами. — Но, пан, это очень маленькие пенендзы, на них только стакан гербаты можно купич.
— Может в качестве сувенира? — предлагаю я таксисту.
— Не можно, мам чворо дзеци, вшистких тшеба кармич, — с явным сожалением в голосе ответил усатый пан и вернул мне двадцатку.
Что ж мне не привыкать. Автостоп — наше всё. Стоит мне выйти на трассу как останавливается обычное авто. Я уже ожидал увидеть что-то совершенно чуднòе, флайер какой-нибудь, но никак не подержанный «Opel Kadett». Зато за рулём был весёлый рыжий парень Фриц из Германии, который был рад подвезти меня до Кентшина. Фриц даже сносно мог говорить по-русски, от чего моё краткое путешествие оказалось ещё и полезным.
Я старался из всех сил контролировать свою речь, чтобы не дай бог не выдать своё необычное незнание окружающих реалий. Любопытство, конечно, распирало меня изнутри, но я позволял себе лишь междометия.
Родной город Фрица — Бремен, а его предки были когда-то выселены из Восточной Пруссии. В этом году ему исполнилось восемнадцать, и отец подарил ему дедушкин ещё автомобиль. Сам купил себе «Volkswagen Esaul», самый модный в этом году.
— А почему «Есаул»? Это же вроде бы чин у русских казаков. Ты не удивляйся, я просто не очень увлекаюсь автомобилями, поэтому не слежу за новинками. Мне что есаул, что вахмистр, что урядник — всё едино.
— Странно, конечно, но у каждого свои интересы, — Фриц с пониманием кивнул головой. Горьковский автозавод уже давно купил Фольксваген. Теперь действительно целая линейка русско-немецких машин по миру гоняет. При этом, чем старше чин, тем мощнее машинка. «Фольксваген-Гетман» — любимая машина нашей Ангелы Меркель.
— А ты, Фриц, как к её персоне относишься? Если это не секрет.
— Да, какой секрет! Так-то политик она не плохой была, но последнее время пошла на поводу «зелёных» с их антиатомной истерией. После Фукусимы сами знаете, что у нас творилось… Ей до вашего Крупнова, как до Луны. Хотя мне его действия тоже не всегда понятны.
— Ну-ка, ну-ка, — я чувствую, что разговор принимает правильное направление и сейчас этот мальчишка мне расскажет всё, или почти всё. — И какое действие тебе особенно не понятно?
— Ну, например, зачем ему понадобилось проводить плебисцит в Абхазии и Осетии? Ведь в 1985 году население этого географического недоразумения уже проголосовало за вхождение в состав Грузии.
— Прошло четверть века, ситуация поменялась, наверное в 1985 там жило больше грузин, а в 2008 абхазов. Это два разных народа всегда соперничавших за благодатный край. У осетин такая же история.
— А разве абхазцы — не грузинцы?
— Нет, конечно. Грузины это картвелы, сваны, мингрелы, другие племена, согласившиеся на общее имя, а абхазы не согласились. Им показалось, что жить автономно в составе Российской Федерации лучше.
К сожалению, ехать до Кентшина совсем не долго, дальше путь Фрица лежит в сторону польского Поморья-Померании, а мне надо торопиться в Калининград. Интересно, как меня теперь через границу пропустят. У меня же паспорт хоть и РФ, но совсем не такой, что действует сейчас.
Никаких перемен в Кентшине не видно. Только народу стало побольше, да таксувок не видать. Наверное, разъехались все.
Останавливаться в городе, смысла нет, так как деньги есть только такие, что не принимают нигде. Хотя, если зайти к нумизматам и попробовать втюхать им в качестве диковинного сувенира? Только где в этом Кентшине нумизматов найти? Это же глухая провинция. Может сувенирная лавка найдётся? Может там мне поменяют мои злотые, на нынешние. Но больше всего мне любопытно взглянуть на политическую карту мира. Ведь судя по словам Фрица, изменения произошли нешуточные. И произошли они после 1985 года. Моё появление тогда сыграло здесь определяющую роль.
— Пани, може мувич, гды ест шклеп ксёндшковый? — обращаюсь я на ломаном польском к симпатичной молодой особе.
— Пан может говорить по-русски, — мило улыбается мне в ответ кентшовянка. — Русский у нас все знают. А книжный — вон в том доме.
При открывании двери крошечного магазинчика раздаётся мелодичный звон маленького колокольчика. Тут же в зале появляется мужчина в очках и клетчатой жилетке.