– Что все мужики делают: пить будем, гулять будем…
Повернувшись к матери, громко добавил:
– Поедем на Петроградку, покажу места, где вырос.
Поехали на трамвае, с пересадкой на метро у Финляндского вокзала, который, кстати, ленинградцы старшего поколения упорно зовут Фильянским. Новый вокзал, стеклянный параллелепипед из стекла и алюминия, примечателен скульптурной композицией из броневика и вождя мирового пролетариата, о котором так образно выразилась Фаина Раневская: «Я как только увидела этого лысого на броневике, сразу поняла – ничего хорошего нас впереди не ждет».
Витя привел во двор своего детства. Четырехугольный колодец из зданий, совершенно обшарпанных, с вываливающейся штукатуркой, некрашеными рамами, распахнутыми, висящими на одной петле либо просто прислоненными к стене входными дверями… Подобной порухи и в Ярославле хватало, потому поразила не она, а мертвенность каменного колодца с аркой выхода на проспект. Только позже, познакомившись с городом, понял, что это совершенно рядовой двор, с типичной для Петербурга архитектурой замкнутого внутреннего пространства. Может, так укрывались дома от пронизывающих сырых ветров с Финского залива, может, так экономилось место на ограниченном пространстве острова. Ведь весь город стоит на островах, которых до засыпки многих водотоков в 1975 году было более сотни, да и сейчас немало – 42, объединенных в четыре группы, из которых Петроградская сторона, омываемая Малой Невкой, Большой Невкой и собственно Невой, а также малыми речушками вроде Карповки, являет собой сеть малых островов, из которых самые известные Аптекарский и особенно Заячий с Петропавловской крепостью: начало и сердце северной столицы в виде заложенного Петром I Санкт-Питер-Бурха.
И мы пошли проспектами, улицами, улочками и дворами через всю Петроградку до самого зоопарка, заглядывая по пути во все попадавшиеся забегаловки. У кинотеатра, кажется, «Баррикада», стало ясно: необходим перерыв. Забаррикадировавшись в зрительном зале, уснули. Разбудила билетерша:
– Сеанс окончен, прошу на выход.
– Кино-то хоть интересное? – спросил я.
– Очень, – серьезно ответила она.
– Не зря билеты брали.
Гулянка продолжалась допоздна, хотел сказать дотемна, но стояли белые ночи, и опасались не темноты, а полуночного развода мостов. Мы успели, хоть чуток спотыкались ногами и запинались языком. Но трамвай свой дождались, домой пришли и к кровати добрались самостоятельно. Спать также предстояло вместе. Сима с глухим ворчанием стелила и костерила Витьку:
– Как на работу завтра? С какой рожей явишься?
Может, и еще что-то говорила, но мы уже спали и продолжения не слышали.
На другой день из квартирного (общего) телефона в коридоре позвонил Маше в общежитие. Долго ждал, пока позовут. Маша – с обидой, мол, где был вчера? Я не соврал, ответил, что в кино ходил с братом. К счастью, не спросила, что смотрели.
Встречу назначила со смыслом – Поцелуев мост, что неподалеку от Невского проспекта. Воспетый мост через Мойку показался мне самым невзрачным из виденных, во всяком случае, аналогичный Биржевой со львами и цепями рядом не станет. Но зато здесь меня ждала Маша, которая невзрачность ту сразу преобразила присутствием. Я нарисовался во всем провинциальном блеске: светло-коричневом костюме, рубашке с открытым воротом, зеркальных очках с золоченой тонкой оправой и по-есенински разлохмаченной на питерском ветру головой. Маша смотрела во все глаза, и, пока соображала, поцеловал её максимально крепко.
– Ты чего? – едва отдышавшись, прошептала она.
Действительно, мы даже не обнимались ни разу, встреча была одна, и та танцевальная. Но не сдаваться же сразу.
– Так мост же Поцелуев.
– В Ярославле все такие шустрые?
– Через одного, которые нечетные…
– Скажи, ты со всеми девушками…
– Знаешь, почему мост называется Поцелуевым? – попытался переменить скользкую тему.
– Нет.
– А я знаю. Первый деревянный мост, перекинутый через Мойку, название получил по находившемуся рядом трактиру купца Поцелуева. Однако существует другая версия, согласно которой мост, ведущий к воротам Флотского экипажа, был традиционным местом расставания моряков. Возлюбленные и супруги, прощаясь на мосту, напоследок целовались.
Мне удалось удивить Машу, умолчав, что перед самой поездкой брал в библиотеке путеводитель по Ленинграду.
Целый день мы колесили по городу, минуя музеи и выставки, просто глазея по сторонам и украдкой – друг на друга.
На Кондратьевский вернулся под вечер. Витя еще не объявился, и гнев, накопленный за долгий день, Сима обрушила на меня: