– А в чем дело-то?
Дед сполз с верхней полки задом, таща за собой свой тазик с мылом и мочалкой.
– Ну, пошли.
В зале уже и место наше заняли, и тазик мой увели.
– Что ж, будем мыться из одного и обливаться по очереди, – печально заключил Алексей Михайлович, пристраиваясь на каком-то кусочке лавки у стены в самом углу.
Мне места не нашлось, и домывался я стоя, размышляя о постигших меня за столь короткий промежуток времени неприятностях. Вроде вполне деревенский, даже хомут на лощадь могу надеть, а тут опростоволосился, враз да не раз… И сколько впереди подобных сюрпризов?
Дорогие мои старики
О Софье Васильевне ничего особо не вспоминается, потому что общался с ней мало. Была в ней некая подспудная надменность что ли, выражавшаяся в некоем её отдалении от собеседника при обсуждении даже самых бытовых вопросов. На гладком лице всегда снисходительная полуулыбка из тонких подкрашенных губ. Наверное, знал какие-то биографические подробности, да забыл. Фигура статная, лицо породистое, практически без привычных в её возрасте морщин. Седые волнистые волосы аккуратно уложены и скреплены сзади замысловатым гребнем. Походка неспешная. Голос требовательный, требующий неукоснительного исполнения и повиновения. Дед, как взял её в молодости одной лихой атакой, так до сих пор и не может поверить в свою удачу. Любит безумно и повинуется беспрекословно.
Она из семьи зажиточной, с гимназическим, еще дореволюционным образованием. Конечно, долгие годы советской власти не могли не наложить отпечатка, но порода нет-нет да сказывалась то в реплике какой, то в неожиданных воспоминаниях, то в суждении о людях и событиях. Одним словом, не простой оказалась моя квартирная хозяйка и повар по совместительству (готовила, кстати, отменно) гражданка Софья Васильевна Казанская.
Что касается деда, то с ним потом мы столько обо все переговорили, что жизнь его у меня как на ладони.
– Я ведь не всегда был такой. Сонюшка, принеси наш альбом.
Листаю толстые страницы старого с серебряными застежками альбома и вижу их молодыми и красивыми. Она загляденье, а уж он, и слов нет. Высокий, под два метра, широкоплечий, русые волосы в крупных кудрях перехвачены надо лбом лентой, аккуратные усы и бородка, внимательный взгляд светлых глаз. А вот он в гриме, играет одну из главных ролей в спектакле по пьесе А.Н.Островского, поставленную местным народным театром. Нет, он способен был увести под венец не только Софью Васильевну, а и невесту более состоятельную, да приглянулась именно она.
– Я ведь, как и ты, Колюшка, (он с самого начала, точнее после похода за водой, так звал меня) по образованию учитель.
Поднимаю изумленные глаза.
– Да. Только выучился не в учительском институте, а в семинарии.
– Разве в семинарии не попов готовили?
– Попов, – он морщится, – правильно сказать – священнослужителей. Да, их тоже. Но если ты не возжелал принять сан, то получал свидетельство, позволявшее работать учителем в начальной школе.
– Я и не знал.
– Да вы многого не знаете, а то, что знаете, не всё правда. Вот, например, что, по-твоему, значит трактир?
– Место, где пьют, гуляют, деньги швыряют.
– Э-э-х. Еще скажи грязные столы, дым коромыслом и гулящие бабы на коленях.
– Разве не так?
– Совсем не так. В Ярославле трактиры, за исключением, может, тех, что при постоялых дворах, были местом, где практически вино и не пили. Так, пива разве бутылку за вечер. В основном чай. Чистота и порядок исключительные. Чуть кто громко говорить начнет, тут же подойдут и попросят унять голос. Не уймет, вынесут на улицу, как миленького. В каждом трактире два зала. Один – обеденный, другой – для культурного отдыха и обязательно с бильярдным столом, а то и двумя. Можно партейку сгонять, а можно просто в кресле посидеть с газетой свежей.
Но меня больше интересуют не трактиры, а сама семинария, та самая, где мы устраивали в Актовом зале танцевальные вечера. И я спрашиваю именно об этом. Дед надолго задумывается, возвращаясь мысленно в далекое прошлое.
– Строго было?
– Очень. Жизнь семинаристов приближалась к монашеской. В половине шестого утра сбор на общий братский молебен, после которого завтрак и занятия, занимавшие весь день за исключением двух часов на обед и послеобеденный отдых. Время до ужина посвящалось подготовке домашних заданий, после ужина – вечерние молитвы и сон.
– Каков возраст семинаристов?
– Ребята от 12 до 18 лет. Все время под неусыпным круглосуточным присмотром со стороны инспекторов и их помощников, а также старших семинаристов, определенных для того руководством семинарии.