Тут заведующий облоно, пошуршав бумагами, заявил, что на меня уже имеется заявка Некрасовского роно.
– Вы согласны работать в Бурмакинской школе?
Ответить не успел. Любимый мой декан Лев Владимирович Сретенский неожиданно стал уговаривать меня поехать в далекое село Колодино на самой окраине области.
– Представляешь, – говорил он, – директор Колодинской средней школы в селе Колодино по фамилии Колодин, да ты на всю страну прогремишь.
Звучало заманчиво, но вообще-то мечтой моей было место на географической карте тоже на букву «К» – Камчатка, куда распределялся закадычный дружок Стасик Алюхин. Но когда поделился мечтою с матерью, она грустно ответила, что не возражает, но разлуки не переживет. Понятно, что мысли о Камчатке остались неосуществленной мечтой. Впрочем, как и об одноименном (точнее однофамильном) селе. Однако с тех пор любую информацию о нем просматривал внимательнейшим образом, видимо, в душе все-таки считал его чуточку своим.
На госэкзамены приехал с жуткими желудочными болями: меня уже который год мучала язва 12-перстной кишки. Я просто загибался, не имея возможности уснуть. На выручку нежданно-негаданно пришел его величество случай. Я шел по коридору нашего второго этажа, когда навстречу из своей каморки вышел декан:
– Коля, что с тобой?
– «А теперь я бедный, и худой и бледный», – попытался я уклониться словами популярной у нас песенки.
– А если без шуток?
– Если без них, Лев Владимирович, то на бурмакинских просторах нагулял язву, она и терзает, язви её в душу.
– Что, очень серьезно?
– Дальше некуда. Предлагают лечь в больницу, но ведь «госы» на носу…
– Попробуем обойтись без больницы. У нас открылся студенческий профилакторий, я позвоню туда, иди прямо сейчас к врачу профилактория. Она даст направление, с ним – в профком. Давай не затягивай…
Так по его настоянию мне дали путевку в институтский профилакторий, который открылся в бывшем преподавательском доме, что во дворе старого корпуса по улице Салтыкова-Щедрина. И пусть в комнатах стояло по шесть-восемь коек, неважно. Готовился к экзаменам я все равно в читальном зале, но зато здесь мне было обеспечено диетическое питание, трижды в день подогретая минеральная вода и таблетки, назначенные врачом профилактория. Домой не отпускали, сбегал только по выходным, а к концу сессии забыл про боли. Но не забыл Лев Владимирович, пригласил к себе и торжественно объявил о выделении мне путевки в санаторий. Сразу помчался в профком.
– Опять ты, и опять по звонку. Ну, ты везунчик.
– Я не везунчик, а воз везучий. Вы тут прохлаждаетесь, а я уже третий год буду в школе работать.
– Да иди ты!
– Уже пришел, путевку гони.
– С тебя четырнадцать рублей.
– Нету. Позже принесу.
– Можно, но деньги вперед.
– Понял, жди.
Слетал домой, через пару часов выходил из профкома с розовенькой путевкой в санаторий «Дайнава». Но сюрпризы на том не кончились. Лев Владимирович, чтобы было мне на что ехать, приказом выделил выходное пособие в две стипендии, как и всем остальным, закончившим вуз. Но остальные учились, а я работал и все же получил отпускные. Отказываться, естественно, не стал. Так отблагодарил декан меня за выручку зимой 1962 года.
«Лабас диена»
До того ни в домах отдыха, ни тем более в санаториях не бывал, а тут сразу почти за границу. Дорога оказалась долгой и прерывистой. Вначале на электричке (хотя не помню, существовала ли тогда электричка) до Москвы, затем от столицы нашей родины до столицы Литвы. В Вильнюсе третья пересадка уже до места назначения, означенное в билете как Друскининкай. И первое удивление: рельсы не наши широкие, а узкие; паровоз какой-то маленький, состав из трех вагонов, и те полупустые. Еще большее удивление вызвал сам вокзал в Друскининкае, узкая асфальтированная лента перрона шириной никак не больше двух метров и голубенькое строение в одно широкое окно, представлявшее и вокзал, и билетную кассу, и зал ожидания из двух скамеек под открытым небом. Удобства в отдалении. До санатория – автобусом, но его требовалось подождать.
На станционной скамье, затягиваясь долгожданной сигаретой, знакомлюсь с приобретенным в Вильнюсе кратким путеводителем. Выясняется, что Друске́ники от литовского «druska» («соль»), что связано с местными источниками солоноватой минеральной воды. Первое упоминание относится к 1563 году. Курортом стали в 1793 году, когда личный врач польского короля экспериментально подтвердил целебные свойства источников. Ныне здесь десять санаториев, и за год отдыхает около 400 тысяч человек. Климат достаточно прохладный, летом не выше 22, зимой до −3 °.