Передаю ему наш разговор с ребятами. Он даже не задумывается:
– Да сделаем, Николай Николаевич. Надо только площадку за школой разровнять, кустарник и чертополох вырубить да машины две песку высыпать.
– А где песок взять?
– Так Галина Ивановна пусть брата-директора попросит, на заводе и машина найдется, и грузчики, для них плёвое дело.
Отправляюсь в перемену к Галине Ивановне. Вновь пересказываю утренний разговор и свожу дело к машине с песком. Она соглашается. Вот это взаимопонимание!
Пару недель вместе со старшеклассниками корчевали двор, ровняли площадку в соответствии со стандартными размерами. Трудовик меж тем на пару с завхозом откуда-то доставили два обструганных, уже длинных ствола, которые стали столбами для баскетбольных щитов. Щиты также приготовили на уроках труда, а кольца сделали на заводе металлоизделий, на них натянули обрезанные снизу продуктовые авоськи, получились щиты с кольцами и сетками. Физрук Светлана привезла из города два новеньких баскетбольных мяча.
Вопрос о тренере решили сами ребята, они, оказывается, с самого начала считали, что тренировать их буду я, или, как они говорили за моей спиной, «Ник Ник». Выбора действительно не было, начал тренировать по вечерам и между сменами. Учил отбивать мяч от земли, бежать с мячом, убегать без мяча, и, конечно, главное внимание броскам: два очка – в штрафной, три – за её пределами. Теперь на площадке всегда было людно и шумно. Тренировались даже с первым снегом (правда, в штанах и курточках), и только с морозами тренировки прекратились. Но и то не из-за морозов. Директор отобрала и заперла у себя мячи:
– Мне еще больных из-за баскетбола не хватало.
На одной из последних тренировок я не среагировал на бросок, и мяч ударился в грудь. Баскетбольный мяч тяжел, при резком броске напоминает снаряд. И вот он угодил в меня. Почувствовав боль, прекратил тренировку. Уходя, слышал за спиной разборку с угодившим в меня специалистом:
– Ты что, охренел?
– Да я думал, он (то есть я) поймает его.
– Жопой думал! Вот заболеет он, и фиг нам не тренировки.
Я не заболел и уже на другой день пришел на площадку с мячом. Только в конце месяца, приехав домой, вздумал переодеться. Мать ахнула, ткнув рукой в направлении груди. Я посмотрел. Было отчего ахнуть. Левое верхнее ребро образовывало угол, контрастно смотревшийся на фоне ровной правой стороны груди. Я не понимал, откуда?
Мать подумала на худшее:
– Тебя били?
Тут до меня дошло: удар мячом на тренировке. Не понимаю, как я мог ходить со сломанным ребром и даже играть? А ребро, со временем заплывшее, по-прежнему с углом посередине.
Той же, третьей по счету в Бурмакине, зимой мне пришлось на себе испытать чудодейственность рецептов оздровления «по Казанскому». Уже после зимних каникул в очередной свой приезд я решил уехать не в воскресенье вечерним поездом, а в понедельник утром с первым автобусом, отправлявшимся в шесть утра с минутами. Строго по графику я вполне успевал к первому своему уроку. Как в такую рань добирался до автобуса – отдельная тема. Но добрался, в автобус забрался и на место поближе к водителю уселся: какое-никакое тепло от мотора. «ПАЗик», от ветхости ржавый снаружи и дребезжащий изнутри, долго не заводился. Холод пробирал. С опозданием минут в двадцать выехали.
Автобус продувался насквозь, поэтому, еще не выехав за пределы города, я задубел. И продолжал дубеть, пока автобус сразу после поворота у Заборнова, чихнув несколько раз, не встал как вкопанный. Посреди леса. Ранним, ранним утром, когда на какую-либо помощь рассчитывать не приходится. Надо отдать должное водителю: он не стал отсиживаться, выбрался из кабины, поднял капот и стал копаться в моторе. Видимо, знал, что копать. Но то ли нечем было, то ли не знал, в какое место ткнуть, но мы стояли до половины одиннадцатого. Я уже не думал об уроках, не думал об опоздании, я только хотел оказаться в тепле и хоть немного согреться. Меня колотило. В половине двенадцатого автобус все же докатился до Бурмакина, я кое-как добрел до дома, где меня, оказывается, ждали с самого утра.
– В первый раз опоздал к уроку, – тускло произнес я непослушными, замерзшими губами.
– Какое опоздал, Колюшка, – дед едва не плакал. – Занятия отменили, мороз 33 градуса.
– Ни фига себе, – с этими словами я рухнул на лавку не в силах даже раздеться.
Алексей Михайлович помог. Посадил у стола. Принес из своей комнаты огромную, не менее семисот граммов кружку, наполнил больше чем на– половину водкой, остальное залил медом и стал торопливо размешивать. Перемешав, протянул мне: