– Пей залпом и до дна.
Что касается водки, уговаривать не надо. Я выпил, съел половину огурца. Далее дед повел меня в комнату, где было светло и тепло. Ожидая меня, Алексей Михайлович капитально протопил печь. Он бросил на лежанку тюфяк, протянул мне свой старый толстый свитер, заставив надеть. Уложил и накрыл сверху тулупом. Согрелся минуты за три. Но какой ценой! Сердце бухало, готовое вырваться из груди или разорваться. Потом пришел озноб. Меня било и трясло. Так в этих судорогах и уснул. Проспал до позднего вечера, да и то дед разбудил к вечернему самовару. Напившись чаю, вновь забрался на лежанку, скоро уснул и проспал до утра. Встал свеженький как огурчик. Ни насморка, ни кашля, ни головной боли. За завтраком разве что не пел. Занятий не было три дня. Я никуда, кроме как за водой на речку, не ходил. Отлеживался и читал, читал, читал….
К нам гости…
Той же осенью ко мне вдруг заявился коллега по творческому кружку Гера Омельницкий. Вообще-то он не был первым гостем во время моей жизни здесь. На втором году к старикам нежданно и потому особенно радостно нагрянули из Москвы дочь Галина с мужем. Не исключаю, чтобы познакомиться с квартирантом, не забижает ли хозяев?
Праздничное застолье, плавно перешедшее в позднее чаепитие, сопровождалось, как обычно, разговорами. Галина, кстати, школьная подруга и тезка директорши моей, показалась женщиной, вполне достойной своего отца. Внешне более схожая с матерью, она характером удалась в Алексея Михайловича: рассудительностью, неспешными суждениями и открытостью. Но главное – без материнской отстраненности и её небольшого, но снобизма. Хотя поводов для того у дочери хватало. Она вышла замуж за сына заместителя союзного министра, что сразу резко повысило статус девочки из сельской глубинки.
У них была прекрасная полногабаритная квартира в центре столицы, работа с хорошим материальным обеспечением, оба ученые со степенями. Она в каком-то закрытом НИИ, он в МАДИ (московском автодорожном институте) заведовал кафедрой и заодно вузовской парторганизацией, то есть оба с видным положением в обществе и нужными высокими связями.
Муж её Лева – вообще мужик простецкий. Невысокий, полный, с заметным брюшком, зависающим над брючным ремнем, он напоминал крепенького гриба-боровичка. В выпивке толк знал, в закуске – тем более, учитывая объем и качество привезенных ими разносолов. Тут красная и белая рыбица, красная и черная икорка и всевозможные мясные деликатесы, от которых мы отвыкли, не успев привыкнуть.
Разговор постоянно сбивался из-за того, что Софья Васильевна интересовалась вопросами бытовыми (здоровье, питание, одежда, цены), деда же увлекала возможность получить из первых рук информацию о столичных интригах, о «кремлевских старцах», об отношениях с Китаем и Америкой…
Лева пил много и часто, съедал не меньше, но в разговорах при всей родственной откровенности все-таки старался соблюдать осторожность. Он считал, что дни «Никиты» сочтены: уж очень тяжела обстановка внутри страны. Тогда же впервые услышали мы о расстреле мирной демонстрации рабочих в Новочеркасске. А когда дед поинтересовался здоровьем Первого секретаря ЦК КПСС, Лева всерьез и полушепотом сообщил, мол, страдает тот несварением желудка от кукурузы, грыжей от подъема целины, одышкой от бега наперегонки с Америкой и словесным поносом от природы… Чуть глуховатый дед первоначально даже ладонь к уху подставил, чтобы лучше слышать, но вскоре понял, что Лёва смеется. Дед только ухмыльнулся в усы да почесал в затылке. У Софьи Васильевны с юмором всегда был напряг, она не все поняла, но понятое очень её разволновало:
– Лёвушка, у Никиты Сергеевича действительно, – тут она уважительно понизила голос, – несварение и грыжа. Мужчина вроде бы нестарый еще и в соку!
– От сока и несварение, – шуткой попытался отделаться зять.
На помощь матери пришла дочь, она подняла мужа из-за стола, и вместе они отправились к Разиным навестить школьную подружку.
Уехали поутру, оставив после себя пряные запахи полузабытых стариками разносолов, остроту столичных слухов и веру в скорейшие перемены.
А пару недель спустя у дома раздался треск мотоцикла и громкий стук в дверь. Чуть позже полудня, еще светло, не пасмурно. А на крыльце в огромных мотоциклетных очках, танкистском шлеме и крагах стоял чем-то знакомый мне парень.
– Вам кого? – осторожно спросил я.
– Тебя, и никого более. Не узнаешь?
– Да нет вроде.
– А если творческий кружок вспомнить?