На той вечеринке скромная Ирочка, не поднимая густых ресниц, исподлобья стреляла карими глазками, но достойной мишени не находила. Леночка стремилась покорить раскованностью и начитанностью, остроумием и иронией, довольно злой. Начали танцевать, но места оказалось так мало, что не все смогли. Тогда стали играть в «бутылочку». Суть: все встают в круг, в середине раскручивают пустую бутылку и, когда она прекратит вращаться, горлышко укажет на ту, с которой вращающий должен поцеловаться прилюдно и открыто.
Я крутил дважды, оба раза мечтая об Ирочке. Но в первый раз выпала Лена. Я обнял, она неожиданно резко откинулась назад, заставив и меня сделать то же самое. Поза картинная и неудобная. Что делать? Прижав к себе, поцеловал и увидел огромные удивленные глаза, готовые принять и утопить в себе. Но что-то мешало мне сделать шаг навстречу. Наверное, потому, что губы оказались холодны, сама инертна и вяла…
– Что с тобой, ты будто ледяная?
– Не знаю.
– Слушай, давай хряпнем по стопарю, полегчает.
– Не могу, меня от водки тошнит.
– А от чего не тошнит?
– Да от всего.
– И от компании нашей?
– Да, представь себе.
– Представил. Мне жаль, Лена, честно – жаль…
В ответ – деланная улыбка. Она не доучилась даже до конца семестра и перевелась в какой-то изысканный московский вуз. Не педагогический, точно.
Другой по выбору бутылочки оказалась Наташа Лебедева. Мы поцеловались с такой задержкой, что публика заволновалась.
– Да фиг с ними, айда в подъезд, – предложил я.
Мы вышли и продолжили. Продолжение растянулось на несколько месяцев, пока в её подъезде о дореволюционный плиточный паркет не разбились вдребезги свалившиеся с носа мои очки.
Из остальных помнится Рита Зеленова. Помнится тем, что перед самыми нудными лекциями я уговаривал её сесть за последний стол. А затем незаметно под крышкой стола забирался рукой под подол и гладил её ноги по самые некуда. Она вздрагивала и молчала, молчала и вздрагивала, а я, как говаривает молодежь, балдел. Контактов вне лекционной аудитории никаких с ней не имел, интереса не было. У меня во всяком случае.
А вот с хохотушкей Лариской Курицыной встретиться пришлось в обстоятельствах. абсолютно нежданных и непредвиденных. Когда Ульяна перешла в пятый класс, то на первой же неделе среди имен преподавателей я увидел её имя. Услышав от Ули описание, понял: да, наша Лариса. Она стала преподавать дочери историю и вела её вплоть до окончания школы, мало того, являлась еще и завучем, кажется. Я часто встречался с ней как член родительского комитета. И, разумеется, мы трепались, вспоминая прошлое. Она мне рассказывала об однокурсниках все, что ей было известно, а известно было немало. Но ушла дочь из школы, и встречи прекратились. Остальные наши девочки: Нина Шашкова, Аля Башкирова, Валя Северова– помнятся лицами, но не делами.
Уже курсу к третьему мы точно знали девушку, которая информировала органы о настрояниях группы. Не хочу называть фамилии. Пусть сама несет свой крест.
Из параллельной группы литераторов ближе всех оказалась Таня Егорова. Таня, безусловно, была самой красивой в группе литераторов и блистала типично русской красотой. Стройная, русоволосая, улыбчивая, с симпатичной ямочкой на подбородке. Отличница, умница, активистка, человечная в общении. Её постоянно избирали в разные комсомольские органы и даже делегировали на очередной Всесоюзный съезд ВЛКСМ, кажется XIV.
Дочь эпохи. Возвратившись со съезда, делилась своими впечатлениями, в том числе таким. В один из перерывов оказалась рядом с космонавтом Германом Титовым. Конечно, вопросы, автографы. Он охотно отвечает, расписывается. За неимением блокнота кто-то подал ему только что принятую Программу КПСС, провозгласившую, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме.