Исчезли цыгане так же неожиданно, как и появились. Просто вдруг разом поселок опустел. Куда выехал табор – неизвестно. Но дома они также по-тихому успели распродать.
Страшным и тяжким бедствием являлись нередкие пожары. Помнится один из них на соседней улице. Увидев густой дым и поднявшееся в небо пламя, мы бросились к месту происшествия. Горела обычная мазанка, потому вся и сразу. Первоначально изнутри. Мужик на крыше позвал вдруг меня помочь. Я взобрался по приставленной к стене стремянке. Зачем-то мы стали сдирать толь, обычное покрытие чертолаповских мазанок, и сбрасывать вниз. Затем подхватывали подаваемые с улицы ведра с водой и лили вниз через прогоравший потолок. Лили, пока с улицы не закричали: «Сейчас все рухнет! Спускайтесь». Мы не спустились, слетели. И вовремя. Мигом крышу охватило внутренним пламенем, и она рухнула. Тогда я испугалася.
Домой явился чумазый, в рваных брюках и рубашке, с обгоревшими волосами, дрожащий от запоздалого испуга. После затрещины от матери последовали мытье, переодевание и чай вдвоем с моим сбивчивым и невразумительным рассказом о случившемся. Ребята же моего геройства как бы не заметили. Да и было ли оно?
За старшего
Мы рано взрослели. Глядя на нынешнюю молодежь, не осуждаю её. Разницу между ними и нами, теми, послевоенными, вижу в том, что мы знали меньше, но могли больше, гораздо больше. Матери, затюканные нуждой, главную свою обязанность видели в том, чтоб хоть как-то накормить и хоть во что-то одеть. Вспоминаю, как мать, пришив очередную заплату на латаные-перелатаные штаны и видя мою скорчившуюся физиономию, возмущалась:
– Ты чего лицо воротишь? Совсем даже незаметно.
А какое там незаметно, если едва различимая первооснова серая, а заплата, как уголь, черная. Более или менее приличная одежда полагалась исключительно для школы. На здоровье наше внимание обращалось только в крайних случаях вроде запредельной температуры, перелома, пореза или ожога. Все остальное не считалось. Какие-то там сопельки в расчет не принимались, и ходили мы сопливыми до той самой поры, когда начинали посматривать на девчат. А иные и дольше.
К тому же моя мать часто болела, её клали в больницу, и я оставался один, сам себе хозяин в девять-десять лет. Это жуткое состояние. Конечно, я сам ходил на колонку, которая была на соседней улице, что в полукилометре от дома. Летом еще ничего, а зимой, когда под колонкой лед намерзал так, что ведро не подставить, и наливаешь «внаклонку». Мало налить – надо еще и донести и не по асфальту, а по замерзшим колдобинам проселка. Удивительно, но, в отличие от матери, я быстро приспособился носить ведра на коромысле.
На мне не только вода, но и керосин. Лавка керосиновая находилась на Перекопе, позади «белого корпуса». Тогда не только в частном секторе, но и вообще в домах вся пища готовилась на примусах, керосинках или, последнем чуде техники – керогазах. При всем разнообразии использования объединяло их одно: заправка керосином. Он, в отличие от денатурата, имелся в наличии не каждый день, потому, прежде чем подставить свой бидон под воронку, надо было выстоять очередь, и немалую.
Раз уж упомянул о таком продукте, как денатурат, должен разъяснить, что это такое. Синеватая жидкость в четвертинках предназначалась для прочистки нагревательных приборов, упомянутых выше. Однако использовалась исключительно внутрь, поскольку представляла чистейший девяношестистоградусный спирт, подкрашенный для отпугивания потребителей. Кого отпугивать? Наших мужиков, бывших фронтовиков, не боявшихся ни бога, ни черта?! Пустое дело. Они так и прозвали жидкость «черт», но пили постоянно, в том числе и в многочисленных пивных-забегаловках, именовавшихся однозначно «Голубой Дунай» из-за того, что все красились голубым цветом.
Имелся у нас и свой огород – маленький клочок земли рядом с упомянутым выше прудом и высоковольтными линиями, как раз меж двумя опорами соседствующих мачт. Назвать ту пустошь огородом можно с б-о-о-ольшой натяжкой. Земля глинистая, без малейшей примеси, требовала огромного количества удобрений. Не знаю, продавались ли они? Все вокруг использовали удобрения из собственных сортиров и выгребных ям. В нашей собственности не было ни того, ни другого. Но не зря же говорят, что «голь на выдумку хитра». Вскоре после вскапывания мать пришла просветленной и радостной от посетившей её идеи:
– Колька, ты видел, как в ночное гоняют с конного двора фабрики?
– Ну!
– Не «нукай», а подумай: раз пасутся лошади, значит, должен быть и навоз. Завтра ж пойдем и проверим.