Как раз в пору переселения к Сумкиным я стал осваивать территории дальше Перекопа и центра города. Для этого мы, то есть я, Сега и Новича, поутру захватив трехлитровый алюминиевый бидон, отправлялись полем к мосту – «битошке», а перейдя его, подходили к станции Всполье с тыльной стороны. Здесь формировались грузовые составы, а пассажирские нам и не требовались. Выбрав подходящий состав, забирались на заднюю площадку вагона. Конечным пунктом обычно были станции Хожаево либо Козьмодемьянск. Здесь мы спрыгивали, когда поезд тормозил на поворотах. Дальше – лес. Чаще всего брали ягоды. Однажды с Сегой попали в такой малинник, что обалдели. Лес, а не малинник. Ягоды крупные и, на удивление, крепкие. Каждый собиравший когда-либо эту ягоду знает, как легко она мнется. А тут крепкие. Мы засели по разные стороны кустарника, и давай брать. Одну – в бидон, две – в рот. И объелись. До дурноты, до рвоты, до головокружения. Я первый сообразил, что надо быстрее выбираться из малинового рая.
– Делаем ноги, – крикнул я.
– Только не бегом, – согласился Сега.
Какое там бегом! Мы разве что не ползли. Хорошо, у Вальки была с собой мелочь, которой хватило на два билета до Ярославля. Чуть живые, приплелись домой с едва прикрытым дном бидонов.
Еще одной памятной поездкой стала авантюрная попытка попасть на Московский фестиваль молодежи и студентов. В поездку мы принарядились: все-таки к иностранцам едем! Денег же на билет ни у кого! И мы проторенным путем отправились на Всполье. Там выбрали подходящий «товарняк» и сели в него. Ждать пришлось долго. Только к обеду состав тронулся, и то еще какое-то время доформировывался и дергался, цепляя вагоны. Тронувшись в путь, мы размечтались о предстоящей встрече с праздничной столицей. Самое смешное, что никто не озаботился проблемой общения, ведь наши познания в иностранном (немецком) были минимальные.
Нас сняли сразу после Ростова. Видимо, милиция проверяла тогда все составы, и мы никак не могли пройти такой заградительный кордон. Нас отвели в дежурку при станции и отправили назад с первым же попутным поездом. Пострадали двое: Витька Воробьев убежал от милиции и назад вынужден был добираться самостоятельно, что при отсутствии денег всегда не просто, а тогда гораздо труднее нынешнего. Генаха Сумкин начал «качать права», за что получил по морде и был задержан. Приехал-то он вместе со всеми. Только мы вернулись с песнями, а он – с милицейским протоколом.
Воспитание по Кобылину
Переход в восьмую школу означал, кроме всего прочего, дополнительную брешь в семейном бюджете. Обучение в старших классах тогда являлось платным: раз в полугодие по сто рублей. Кстати, обучение в старших классах не являлось, как сейчас, обязательным. Частично этим объясняется тот факт, что подавляющее большинство моих сверстников, даже весьма способных, свое образование завершали по окончании неполной средней школы, то есть семилетки. Плату отменили только в 1956 году, и, кажется, за второе полугодие девятого класса я уже не платил.
Восьмой и девятый классы я сидел на второй парте крайнего к двери ряда вместе с мальчиком по фамилии Усин (имени, к сожалению, не помню). Усин, маленький, черненький и юркий, в общем, неплохо справлялся с точными дисциплинами, и, когда появлялась возможность, я просто списывал у него, либо он, быстро справившись со своим вариантом, так же скоро решал и мой. Зато я помогал в предметах гуманитарных, особенно по литературе и истории.
Именно с моей помощью у него приключился конфуз. Речь шла о древнем Египте, и он у доски мямлил что-то маловразумительное и так тихо, что только учительница да первые две парты и слышали его. И когда он подошёл к рассказу о египетской царице, супруге фараона Аменхотепа, то настала долгая пауза. Я понял, что Усин горит голубым пламенем и бросился на выручку, шепча: Нефертити. Усин напрягся, услышал шепот и торжественно произнес имя красавицы – «Нафегтети». Класс встретил смехом вольное трактование исторического имени. Тогда Усин поправился: «Нафигтити». Тут уж хохот превратился в грохот. Усин страшно покраснел: он, в общем-то, был пареньком довольно скромным и, не дожидаясь разрешения учителя, отправился на свое место. Но посмотрел на меня так печально. А что я? На том история не закончилась. Ребята еще долго приставали к нему с вопросом: какая титя на фиг ему?
Что особенно удивительно, мать Усина заведовала читальным залом фабричной библиотеки с довольно приличным фондом периодики и литературы, которую на руки не выдавали. Там, в частности, имелись книги еще из библиотеки управляющего Большой Ярославской мануфактуры Грязнова. Он привел меня туда в самом начале нашего знакомства. Мать Усина, такая же маленькая, черноволосая, с очень правильными чертами лица, двигалась медленно, говорила всегда тихо и очень вежливо. Я сразу стал завсегдатаем читального зала, тем более, что мне она выдавала литературу любую из имевшейся. Здесь я пристрастился к чтению толстых литературных журналов. И, вспоминая тот конфуз, думаю: «Почему у такой грамотной мамы такой неграмотный и нечитающий сын?»