Уж как я страдал, понимая, что шансов никаких. Коля Сорокин, к которому Люся явно благоволила, но который с улыбкой притязания те отвергал, сказал откровенно:
– Плюнь на неё. И вообще не та она баба, понимаешь?
Я не понимал. Тогда он разъяснил:
– У тебя, как понимаю, баб еще не было. А у неё мужиков куча…
– Врешь!
– Нет! Она ведь в военкомате работает. У меня там друг-сослуживец. И вместе с ними как-то отмечали праздник на одной хате. Поддали, конечно, кто-то ушел домой, кто-то остался. Так вот из баб осталась только она, я сам видел – спала не одна…
Возразить не мог, прицепился только к словам:
– Что у тебя все бабы да бабы, девушка она, понимаешь?
Коля с сожалением покачал головой. Я мучился до конца учебы и совместных возвращений. Иногда Люся снисходила до меня и брала под руку и даже сама целовала в щеку, смеясь и веселясь.
Учился с большим интересом, чем в детской школе, хотя с поведением и здесь не все складывалось. После морозного стылого рабочего дня успевал дома только перекусить. Прибегу в школу, сяду, а место мое у окна, следовательно, и у батареи, всегда горячей, как печка, и меня кидает в сон. И вроде бы спишь, но слышишь, что происходит. Не раз, услышав свою фамилию, я никак не мог очнуться от сонного морока. И также не раз учителя говорили, глядя на меня:
– Пусть поспит, потом сам прочтет заданное.
Одним из самых интересных учителей была литератор Александра Ивановна по фамилии, кажется, Ильичева. Черноглазая, черноволосая, очень похожая на хохлушку глубокой посадкой глаз, полными губами и крутой манерой поведения. Заводилась с пол-оборота, что я иногда использовал. Вообще очень любил поспорить с учителями, а на уроках литературы особенно. Мне нравился, например, образ Печорина, и я отказывался видеть в нем сугубо отрицательного персонажа. И разубедить меня она не могла. Еще одна острая тема – трагическая фигура только что покончившего с собой Александра Фадеева, тогдашнего «начальника» советской литературы.
Когда дошли до ленинской статьи о партийности литературы, разразился давно назревавший скандал. Я упорно стоял на том, что не может настоящий поэт или писатель укладываться в строгие рамки, пусть партийные или даже особенно партийные. Класс в целом не очень-то понимал суть спора, но прислушивался с интересом. Исчерпав все аргументы, я заявил:
– Двустишие Маршака «Муха села на варенье, вот и всё стихотворение» партийное или нет?
Вместо ответа меня удалили из класса, и до конца урока я слонялся по коридору, а в перерыве учительница сама подошла ко мне:
– Ты все же поосторожнее со своими умозаключениями.
Боялась, не знаю, за кого больше, за меня или за себя. Я любил её!
В классе сидел на «камчатке», подальше от учителя и поближе к батарее, а соседом моим был Юра Горностаев. С ним и учились, и влюблялись, и дружили. Он уже отслужил в армии, возил какого-то генерала в Москве. Теперь работал на комбинате в энергоцехе, начальником которого являлся его отец. Жили они в полногабаритной квартире «тринадцатого» дома по улице Красноперекопской, известого своим магазином.
У Юрки мы частенько отмечали праздники. И всегда меня поражала квартира. Кухня больше дома Сумкиных, в которой мы ютились вчетвером, не считая ежа. Да еще две большие комнаты, да еще прихожая не меньше нашей кухни, да еще ванная и, кажется, даже балкон. Удивление моё может понять только мой современник, помнящий, как мало и подолгу тогда строили. Дом неподалеку от тринадцатого и напротив механического завода, к примеру, строили так долго, что накануне сдачи случилась беда. Мимо к Донскому кладбищу двигалась похоронная процессия с венками и музыкой. Строители вышли на балкон посмотреть, кого хоронят. Балкон рухнул, и, нате вам, еще четыре покойника…
Юрка, длинный ростом и долгий носом, обладал неистощимыми выдумками, чувством юмора и очень обаятельной улыбкой. Сестра его Галина стройнее и красивее, хотя такая же долгоносая. Её муж Лева, помощник мастера на фабрике, свободное время проводил либо на охоте, либо на кровати, составляя кроссворды.
Об этом периоде своей жизни он позже выскажется так: «В молодости прозвище Лосятник имел. От собак не отставал, лосей преследуя. За тридцать семь минут десятку на лыжах бегал. Были! Были и мы рысаками!»
Он увидел мою газету в цехе на стене и живо заинтересовался, как это у меня получается сочинять что-либо. Как настоящий литератор посоветовал ему больше читать и по каждой прочитанной книге самому писать сочинение. Не знаю, пригодились ли мои советы, но Лева стал известным ярославским писателем Львом Васильевичем Кокониным, автором книг «Лесная дуэль», «Пять дней», «Десятый день отпуска», «Двойка по русскому», «Повесть о военном детстве» и других. С капризной и скандальной Галей он разошелся, и, может, к лучшему. Она понимала и принимала только два его состояния: либо он спит с ней, либо работает на неё. Какая уж тут охота, какое сочинительство на вольную тему?!