Собственно, он и отмочил. Слава Богу, хотя бы не публично. Впрочем, гости за столом уже были слегка навеселе и вряд ли обращали внимание на частные беседы, тем более, когда они ведутся по-шведски.
— Странно, — сказал он своей телохранительнице. — Вы с сестрой действительно слишком разные. Поразительное несходство.
— Я пошла в отца, она в мать. Ничего необычного, — ответила Катя, стараясь понять, к чему он вообще завёл этот разговор.
— Возможно, — кивнул Карл. — Насчёт странности — беру свои слова обратно. Однако её выбор я не одобряю. Как столь изящной даме мог понравиться этот долговязый варвар?
— У варвара вы сидели бы не за свадебным столом в качестве гостя, а в сыром холодном подвале, на цепи, — напомнила Катя. — Не исключаю, что вы бы с ним так и поступили, обернись дело иначе.
— Похоже, вам доставляет удовольствие издеваться надо мной.
— О, нет. Просто я взяла на себя тяжкий крест — обучать вас приятным манерам и вежеству. Задача нетривиальная.
Продолжать словесную пикировку Карл больше не рискнул. Из всех блюд он избрал только хлеб, на который сам щедро намазывал масло и с удовольствием эти бутерброды поглощал. Вот пусть сидит и молча жуёт. Так от него меньше проблем.
Катя в который раз оглядела сидящих за праздничным столом. Помимо московского бомонда здесь присутствовали иностранные дипломаты — к английскому и саксонскому посланникам уже присоединились датчанин и пруссак. Чуть в сторонке восседали шведы во главе со знаменитым Шлиппенбахом, который уже совершенно официально привёз письмо, подписанное министрами, о поручении ему вести переговоры об освобождении короля. Это был отменный полководец, но никакой политик, а значит, шансы подписать договор на условиях Петра оценивались как очень высокие. Представители стран-союзниц это тоже понимали… Застолье немногим отличалось от того, что Катя видела в своём времени. Практически те же столы, ломящиеся от снеди, разве что блюда немного другие да посуда из серебра. Да ещё по старорусскому обычаю новобрачным не подавали ни еды, ни вина. А так — всё вполне привычно. Неизменный Меньшиков. Весь генералитет во главе с Шереметевым. Выжившие в пертурбациях последних двадцати лет родственники жениха присутствовали почти в полном составе. Пришли царевны, кроме, само собой, опальной Софьи. Не было и Марфы Алексеевны, постриженной в монахини под именем Маргариты и жившей в Александрове. Она не одобрила второго брака Петра, в связи с чем братец повелел ей сидеть в келье и замаливать его грехи, раз свои уже замолила. Присутствовал его малолетний сын, недовольный ровно тем же, что и тётушка. Явились все Нарышкины и их родня из других фамилий. В траурном одеянии восседали за столом две вдовствующие царицы — Марфа Апраксина и Прасковья Салтыкова[37]; последняя привела трёх своих дочек — Екатерину, Анну и Прасковью. Вообще присутствие детей на подобных пиршествах не приветствовалось, их как правило заранее отправляли спать, но здесь пошли навстречу пожеланиям невесты. С её стороны здесь были, конечно же, брат и сестра, а также «Немезида» в полном списочном составе. Между прочим, рассадили их в непосредственной близости от Карла, чтобы совмещали, так сказать, приятное с полезным. Про полный списочный состав не шутка, здесь были даже «дети полка». Ну и, конечно же, помимо родни и близких друзей присутствовала масса приглашённых гостей разной степени знатности и полезности. А вот отца и сына Ромодановских не было. Князь-кесарь тоже осудил повторный и столь поспешный брак государя. Тот сильно сердиться не стал: старика простил, но на пир не пригласил, что само по себе давало недругам Фёдора Юрьевича повод активизировать усилия.
Итак, с гостями более-менее всё ясно. Ничего неожиданного. А вот поведение новобрачных удивляло всех — ну, кроме гостей из будущего. Ни Пётр, ни Дарья не сидели неподвижными истуканами, как было заповедано старыми обычаями. Насколько видела Катя, они всё время о чём-то говорили. Судя по жестикуляции и мимике — государь представлял ей свою родню и иных знатных гостей, явно прибавляя к их именам собственные едкие комментарии. Словом, не происходило не только ничего неожиданного, но и интересного. Тем не менее где-то в глубине сознания у Кати зародилось смутное и нехорошее чувство «взгляда в спину». Она не ощущала ничего подобного с тех самых пор, как оказалась здесь, в прошлом. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с ощущением, не раз спасавшим жизнь во время боевых операций, когда кровь неслась по жилам со сверхзвуковой скоростью, зашкаливал адреналин и обострялись все чувства. Сейчас будто кто-то мазнул по ней знакомым оценивающим взглядом, но, не найдя в очередной даме за столом ничего любопытного для себя, сосредоточил внимание на других… На ком? Кто? Зачем? К сожалению, этого никакое чутьё подсказать не могло.
37
Марфа Апраксина — вдова Фёдора Алексеевича.
Прасковья Салтыкова — вдова Ивана Алексеевича.