Они часто так работали — сидя рядышком, но не мешая друг другу.
— Утомилась, Дарьюшка? — заметив, что жена отложила свою работу, он тоже отставил в сторону бумаги.
— Нужно подумать, как начать следующую часть, — немного отстранённо ответила Дарья. — Но да, немного устала… Малыш снова толкается.
Она не уставала поражаться, как Пётр — человек беспощадный к себе и другим, порой до крайней жестокости — к ней относился с какой-то особенной нежностью. Вот уж чего стоило ждать от него в последнюю очередь, особенно после того, как «воспитает» кого-нибудь по спине своей дубинкой. Но к ней одной он относился как к драгоценной вазе. Даже касался осторожно, словно боялся разбить — силища немереная, а Дарья всем окружающим действительно казалась хрупкой, уязвимой. О том, чтобы «вразумлять» её по-домостроевски, и речи даже не шло… Вот и сейчас его ладонь едва-едва касалась её начавшего округляться живота под тканью свободно скроенного платья. А сколько было позитива вчера, на захудалом постоялом дворе, когда она впервые почувствовала движения малыша и сказала об этом! Как они вместе ждали следующего «пинка», а дождавшись, радовались — тоже вместе.
— Зачем ты поехала? Осталась бы в Москве, — сказал он, поцеловав её в висок.
— Я бы там сошла с ума без тебя, Петруша…
И это было правдой. С некоторых пор представить свою жизнь без него Дарья уже не могла.
— Я тебе мешаю работать, любимый?
— Подожду до постоялого двора, — он сунул бумаги в дорожный ящичек. — Не к спеху. Иди-ка сюда. Поспи немного.
Привлёк к себе, обнял… От него шло не только физическое, но и душевное тепло. Особого рода, прямо скажем, словно Дарья собралась погреться возле бушующего вулкана. Но это тепло её действительно успокаивало, даже убаюкивало. Сейчас, засыпая, она успела подумать о близком будущем — приезде в Нарву, памятную по прошлогодней партизанщине — и о недавнем прошлом…
А с зимы много чего случилось. Если бы Дарья не уснула, то могла бы припомнить довольно много событий, коснувшихся и её самой, и её семьи.
Если брать глобально, то переговоры со шведами, вопреки ожиданиям, затянулись до середины марта. То Карл начинал упрямиться, то его кабинет министров «вставал в позу» и в письмах требовал пересмотра того или иного пункта, то напротив, возражать начинал уже Пётр. Крайним здесь оказался генерал Шлиппенбах: матёрый вояка попал словно в мельничные жернова между политиками двух стран, и временами казалось, что он готов придушить своего короля, когда тот озвучивал свою очередную инициативу. Впрочем, это нисколько не помешало в итоге подписать договор, которым остались в той или иной степени недовольны обе стороны.
Торг с церковниками тоже длился не одну неделю. Пётр Алексеевич играл с ними, как кошка с мышью — то отменял ранее введенные подати, то вводил новые. В итоге митрополит Стефан так запутался в этих цифрах — в которых государь, кстати, ориентировался прекрасно — что окончательное решение зафиксировало приблизительно тот размер налоговых отчислений с церковных владений, который устраивал именно светскую ветвь власти. Ну, а «Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор», которым Пётр в последние несколько лет шокировал общество… С ним вышла настолько выходящая за всякие рамки тогдашних правил история, что никто толком не знал, смеяться ему или плакать.
Началось с того, что разобиженный на государя Ромодановский, будучи шутейным «королём», не явился на следующее «заседание» — то есть на очередную весёлую попойку. Пётр тоже, кстати, на неё не явился, сославшись на занятость, но, когда узнал о прогуле Фёдора Юрьевича, повелел избрать на его место кого-то другого. Выбрали Андрея Апраксина, кличка которого говорила сама за себя: «Бесящийся». Буен был нравом, а уж во хмелю… Когда бывший учитель государев Никита Зотов, «князь-папа, всея Яузы и Кокуя патриарх», в шутовском тоне призвал Петра немедля явиться на «собор» в дом Апраксина — ну, скучно им там было без главного застрельщика — тот вызвал брата и сестру Черкасовых и сказал: мол, сходите за меня. Женя не на шутку рассердился, не оценив такого тонкого юмора, а Катя пожала плечами и невозмутимо сказала: «Значит, будет драка». «Идите, идите, — последовал ответ, — только вас там и не хватало». Они поняли это как лицензию на мордобой, чем, собственно, и занялись, едва Апраксин с присными, прилепив новичкам нецензурные клички, попытался их споить. Сам новоизбранный «король» ничтоже сумняшеся предложил Кате пройти нечто вроде «инициации». Надо ли говорить, насколько это предложение ей понравилось?.. Черкасовы дали пьяненьким такой разгон, что те полуодетыми выпрыгивали из окон, спасаясь от злых егерей. А наутро по Москве пошли слухи, будто солдат-девица Катерина так рассердилась на сие богопротивное сборище, что учинила там натуральную баталию. После чего богохульники в изодранных платьях с воплями бегали по городу, подгоняемые каждый своим персональным бесом.