Если это правда, то по всему выходит, что лет Григорию было тогда не более, чем самому Алексею Петровичу сейчас.
Самое интересное, что никто среди егерей — ни единый человек! — не называл царевича как полагается. Для них он был просто Лёшей Михайловым. Учеником. Меньшим братом. Для сверстников — товарищем. Даже для вредной Ксюхи, которая обзываться обзывается, колкие слова говорит, а как увидит прореху на куртке, сразу говорит: мол, давай сюда, зашью. Поначалу Алексей не понимал такого отношения, а потом солдат Артемий Сергеич, Гришин батюшка, сказал: «Каждый из них потерял кто сестрёнку, кто братишку твоего возраста. Потому и к тебе с добром». Да и сам дядя Артемий человек хороший, знает много, и к ним, ученикам, тоже по-доброму относится. Вот бы быть его сыном…
Когда эта мысль пришла к нему в голову в первый раз, Алёшу пробрал леденящий ужас: а вдруг узнает кто да батюшке-царю доложит. Отца он боялся так, что не имел сил смотреть ему в глаза. Но время шло, а никто не бежал доносить батюшке ни об одном его слове либо деле. Постепенно стал смелеть, приставать с расспросами не только к товарищам, но и к старшим. Однажды набрался храбрости и спросил по гиштории не у кого-нибудь, а у той, кого все ученики звали просто «тётя Катя». И она охотно ответила, да ещё расписала характеры старинных королей, кои были упомянуты. Алексей помнил её по званому ужину на Рождество, но после батюшка женился на её родной сестре, и тут уже взыграла ревность. О чём можно говорить с этими тётками, одна из которых заняла место его матери, а другая… А что другая-то? Вся её вина лишь в том, что она сестра мачехи, и только. Сурова, словно старый солдат, и зла. А на днях Алёша случайно подслушал, как она о чём-то спорила с его батюшкой — и тот её не прибил, хоть и поступил всё же по-своему. Именно тогда его разобрало любопытство: чем это тётя Катя такая особенная, ежели суровый батюшка не смеет на неё дубинку поднять?
Разгадку дал Гриша: «Она знает столько, что мне хоть бы лет за десять это выучить». Вот, значит, как. Алёша построил нехитрую логическую конструкцию: будешь много знать — не получишь леща от батюшки. И дал себе слово, что станет прилежно учиться всему, чему только можно.
До Нарвы оставалось менее четверти дневного перехода. Решили не рисковать и остановиться в очередном мелком селении. Поместиться в нём царская процессия не смогла бы при всём желании. Потому большинство, оставшись за околицей, разбивало походный лагерь с палатками и кострами. Самое странное, что ни разу за всё время ученики егерей не пытались сплавить Алёшу куда-нибудь подальше, скажем, к прочим вельможам. Этого он ещё как следует не осмыслил, но дал себе слово, что обязательно разберётся.
Ни гостиницы, ни даже самого захудалого трактира в этой деревне не было и быть не могло. Если раньше здесь и останавливались путники, то ночевали — в зависимости от толщины кошелька и погоды — либо в доме старосты, либо у него же на сеновале. Сейчас ситуация сложилась так. что на сеновал отправился сам староста вместе со всем семейством, так как дом пришлось на время уступить гостям. А как иначе? Целых два самодержца, генерал, вельможа, красивая знатная дама, коей пришлось отдать самую приличную кровать — хозяйскую. Женщинам из свиты дамы пришлось довольствоваться охапкой соломы на полу и покрывалом. Ну, а мужчины оказались ещё более неприхотливыми. Велели принести вина и закуски из своих походных запасов, и весело всё это истребляли.
Июньские рассветы в этих широтах очень ранние. Не белые ночи, конечно, но в три часа пополуночи на улице уже можно обойтись без фонаря. Дарью разбудил именно серый свет из окошка. Она не стала будить своих фрейлин. Сама причесалась, сама надела домашнее платье и дорожные чулки из тончайшей шерсти. Она не любила шёлковые, которые так и норовили соскользнуть с ноги, из-за чего их приходилось сильно затягивать подвязками. Хотелось вовсе обойтись без них — лето на дворе — но появление знатной дамы без чулок было признаком дурного тона. Всё? Нет, ещё этот дурацкий чепец, который так и хотелось выбросить в окошко. Головной убор — деталь, без которой женщина любого сословия считалась опозоренной. Ленты и цветы в причёски вплетали не просто для красоты, а чтоб отговориться — мол, тоже типа головной убор, только маленький. Последнее, чего хотела Дарья — это ударить своим внешним видом по престижу супруга, потому приходится соблюдать местные приличия по полной программе.