— Уверен, что слава вашего величества… — начал было Лагеркруна, но король сразу прервал его восхваления.
— Я был у них в плену, Андерс! Какая к чёрту слава! — вспылил Карл. — Славу я заслужу на поле этого сражения. А вы лучше готовьте своих вестерботтенцев к выступлению… Гёрдт! Приказ Упландскому полку — начинаем.
Удивительно, но после того разговора с гостями, когда им показали портрет девицы, король с удивлением отметил в себе разительную перемену. Если ещё совсем недавно он с головой бросался в любую авантюру, казавшуюся хорошим развлечением, то теперь стал говорить и действовать куда осмотрительнее. Девица была в Варшаве, гости её опознали по гравюре. Что она там делала, позвольте спросить? Уж не за ним ли следила? Ведь и сам Карл тогда находился в польской столице, готовился к выступлению в поход. Сразу вспоминалось её предостережение — мол, стоит вам повернуть оружие против России, и в один прекрасный момент я объявлюсь в вашей палатке… Карл покосился на длинный вертикальный шов, с некоторых пор красовавшийся на одной из полотняных стенок. Память о Нарве, о позоре. И о том, что это может повториться, тем более что та ужасная девица бродит где-то поблизости.
Самым безопасным местом для короля шведов этой ночью будет поле сражения. Станешь тут осторожным, когда на тебя идёт охота…
— На твоём месте я бы всё-таки приняла меры, — продолжала гнуть своё Катя. — Так, знаешь ли, спокойнее, особенно когда на тебя идёт охота.
— Да ну тебя к чёрту, — отмахнулся Пётр Алексеич. — Дел по горло, а я прятаться должен?.. Что Алексашка сообщил?
— Они готовы к бою, — криво усмехнулась Катя. — Карл — тоже. Но мы на соединение с Шереметевым не идём… Батурин?
— Если б только он, — государь нацепил на себя длинный, подбитый мехом плащ — явно собрался вновь пробежаться по расположению своих полков. — Останешься здесь. Тряси иезуита как хочешь, но мне нужно знать всё о планах Мазепы.
— Возьми охрану, — напомнила солдат-девица. Она снова была в преображенском мундире, а на шляпе и кафтане уже красовалась новенькая золотая тесьма в два пальца шириной: получила чин поручика за операцию «Зеркало».
— Катька, отвяжись ты со своей охраной. Что со мною сделается здесь, посреди гвардии?
— Карл тоже так думал.
— Катька! — нехорошо ощерился Пётр Алексеич, страшно не любивший подобной опеки. — Займись иезуитом, а меня оставь!
Ответом ему был весьма красноречивый взгляд.
— Стас! — Катя высунулась в коридор. — Будь другом, сопроводи государя… А тебе бы, Пётр Алексеевич, и правда поостеречься. Что я Дарье скажу, если эти тебя утащат?
— А… — тот обречённо махнул рукой. — Всё равно по-своему повернёшь…
И умчался — проверять, указывать, карать и миловать. Но хотя бы в сопровождении Орешкина, и то хорошо.
Злится… А встретились ведь как старые друзья после долгой разлуки. Собственно, почему «как»? Они уже давно общались не только на деловые темы, но и делились какими-то личными переживаниями. Кате нравилось, что они стали понимать друг друга именно как близкие друзья. И доверять так же. А Петра подкупало то, что ей от него ничего не было нужно, по крайней мере, лично для себя или кому-то «по блату». Катя никогда не «лоббировала» чье-либо продвижение по службе, если только речь не шла о реальных заслугах человека. Никогда не гналась за цацками вроде титулов и званий, как Меньшиков. Никогда не пользовалась сложившимся положением для извлечения личной материальной выгоды, как тот же Алексашка. По поводу денежных вопросов у неё с «полудержавным властелином» частенько возникали серьёзные трения, после чего Данилыч на время затихал, а потом опять брался за старое. Если бы он не был полезен как отменный исполнитель государевых приказов, наверное, давно бы в Берёзов уехал, снег убирать.
Катя не пыталась, как здесь принято, решать свои личные проблемы, подсовывая недругов под каток государственной машины. Их у неё было немало, особенно при дворе, и они-то как раз не стеснялись в средствах. Поругалась с пройдохой Шафировым и огребла после этого кучу доносов на себя любимую. Поругалась с Кикиным — то же самое. Другое дело, что эти кляузы Пётр Алексеевич отправлял в печку, едва пробежав глазами по строчкам. Уговор про «не лгать» «немезидовцы» соблюдали неукоснительно, потому достаточно было вызвать любого из них и задать прямой вопрос. И как-то так получилось, что вал доносов не скоро, но сошёл на нет. Просто те, кто их писал, убедились, что не стоит тратиться на бумагу. По факту предъявить царицыной сестрице было нечего — не ворует, лишнего не говорит и не пишет — а наветы не работают.