«Либо ты мне веришь, либо нет. Если нет, тогда не поручай ничего серьёзного. Если да — не удивляйся, доносы на меня тебе будут телегами возить», — сказала она Петру Алексеевичу с самого начала. Он принял правила игры. Пожалел ли о том? У него и надо было спрашивать. Катя судила по делам: раз, несмотря на разногласия, до сих пор не пристрелил, значит, всё в порядке.
А помянутые разногласия возникали регулярно, что никого не удивляло. Взять хотя бы ситуацию с личной охраной. Катя упирала, что таких людей, как «немезидовцы» или те «дикие гуси», надо опасаться круглосуточно и в любом месте. Потому постоянно навязывала государю сопровождение из своих. Это, в свою очередь, вызывало недоумение, затем раздражение и недовольство. Пётр пытался отделаться от вооружённого эскорта, но поскольку солдат-девица была тем самым камнем, на который находит коса, всё равно рядом с ним всегда крутился хотя бы один «немезидовец».
Ну, а иезуит… А что ей от него нужно? Только подтверждение давно известных фактов из жизнеописания гетмана Мазепы. Для этого достаточно было разговора по душам, без всякого членовредительства. Если отец Адам был вскормлен орденом Иисуса, то Катя — продукт циничного информационного века. На неё не действовала его казуистика, а говорить много умных слов она умела ничуть не хуже.
Её сейчас беспокоило другое. Ясно было, почему русская армия не даёт Карлу генеральное сражение. Силы ещё неравны, ни количественно, ни качественно. Ясно было, что Пётр Алексеич, как и в том варианте истории, начнёт изматывать шведов небольшими стычками, фланговыми ударами и отсутствием продовольствия. Но пока что у Карла полный обоз всякой всячины. А государь что-то очень оптимистично настроен сегодня. Вывод? Видимо, Шереметеву даны кое-какие интересные указания, и Катя крепко подозревала, что как раз по части шведского обоза. Ей оставалось только ждать сообщений от егерей, приданных к бомбардирской роте — у них тоже кое-что было в запасе.
Мальчишка. Великовозрастный.
Ну, хорошо. Сейчас он получит урок, которого не ждёт.
Не соврали современники Петра Алексеича, утверждавшие, будто он боялся разновсяких членистоногих. И в то же время горазд был подшутить над ближниками, время от времени подбрасывая им то паука, то многоножку. Катя обнаружила великолепного восьминогого красавца «крестовика» у себя среди бумаг.
— Да уж… — задумчиво сказала она, разглядывая насекомое, неприкаянно бродившее по столу. Побледнела, конечно, но и только. — Это Дашка разболтала, что я их тоже боюсь?
— Не очень-то по тебе сие видно, — не без удивления заметил государь, явно собиравшийся поразвлечься её испуганным видом.
— Поверь на слово. Боюсь. До паники… А теперь смотри внимательно.
И, сняв перчатку, точным плавным движением протянула к пауку руку. Членистоногий подумал своими ганглиями, пошевелил лапками и ловко взобрался по пальцам. Катя подняла руку и смотрела, как паучок осваивается на новом насесте.
— Нас учили командовать своим страхом, а не подчиняться ему, — сказала солдат-девица, краем глаза наблюдая, как Пётр Алексеич сделался вдруг не просто серьёзным — заинтересованным. — Скажу честно: мне тогда было шестнадцать, и паука я смогла посадить себе на ладонь только на четвёртом занятии. Зато опыт приобрела бесценный.
Государь, главнокомандующий и, с некоторых пор, дражайший родственник неожиданно протянул руку, чтобы взять у неё злополучного паука.
— Не торопись, — предостерегла Катя, заметив, какой гримасой исказилось при этом его лицо. — Сначала представь, что ты думаешь о чём-то очень важном, а паук — это просто некий неодушевлённый предмет, который нужно взять… Не делай резких движений. Они должны быть плавными, чтобы не напугать животинку… Так, всё верно. Главное — отстраниться от своего страха, быть над ним. Тогда всё получится.
И у него всё получилось. С первого же захода. Что при его взрывном характере довольно странно.
— Они переправляются.
— Точно ли? Ни зги не видно же.
— Совершенно точно, Александр Данилович.