— Захват нижнего города не рассматриваете?
— В нём нет особого смысла: та же осада, только наше положение будет несколько хуже, чем сейчас. А у них задача — разрубить гордиев узел одним ударом. Это как раз в стиле Карла.
— Сможете растолковать отборным солдатам, куда глядеть, кого высматривать и что делать?
— Да. И сама теперь стану заступать на караул по ночам.
— Вам нездоровится, Екатерина Васильевна.
— Алексей Степанович, если эти ребята проберутся в город, плохо будет всем. А я как-нибудь переживу.
— Вас, к слову, капитан Меркулов желал видеть, — сказал полковник, как-то странно посмотрев на неё. — Говорил, по поводу пленных.
— Где я могу его найти?
— Погодите, — полковник вновь сделался серьёзным. — Я ещё не ведаю о ваших соображениях, как вы намерены удерживать Карлуса у стен города, ежели диверсия либо штурм окажутся неудачными.
— Если диверсанты попадутся или вовсе не смогут пройти в город, у Карла уже будет подозрение, что кто-то из наших здесь, — усмехнулась Катя. — И тогда я покажусь на стене. У него ко мне личные счёты, так что после этого сидеть он у нас под боком будет либо до второго пришествия, либо пока Пётр Алексеевич его отсюда не выкурит. Злопамятный гадёныш.
— Ему уже не восемнадцать лет, — покачал головой Келин.
— А ведёт себя так, будто со времени нашей последней встречи даже немного помолодел. Ну да Бог с ним. Главное — не проворонить диверсионную группу. Они четырьмя пойдут, а нам и одной за глаза хватит, если вдруг что.
Полковник с усилием потёр виски кончиками пальцев.
— Егеря смогут помочь? — спросил он.
— Думаю, да. Вы можете запросить помощь. Даже если всего десяток наших пришлют, и то будет спокойнее.
— Я немедля отпишу и отправлю письмо в полой бомбе, как указывал государь… Что ж, положение у нас тяжёлое, однако не вовсе безнадёжное… А капитана Меркулова вы найдёте в магистрате. Драгун расположили в его окрестностях…
…Катя сама не знала, отчего не присмотрелась к этому человеку ещё там, на дороге. Наверное, слишком сильно ударилась головой оземь, так, что и дела не стало до окружающих. А зря.
Ничем не примечательный с виду человек, с овальным лицом, типичным для любого европейского народа — такой типаж она часто встречала в разъездах по миру, от Франции до Владивостока. Коренастый, седеющий, усатый, ростом ей по глаза. Ну, что поделаешь, если и в своём времени она нечасто видела людей выше себя… Но не внешность её поразила, а взгляд.
Так отец когда-то смотрел на маму…
О чём был разговор? Ах, о пленных шведах… Нужно их допросить? Нет смысла. Всё, что могут рассказать те шведы, Катя и без них знает. Пусть себе сидят в подвале и никому не мешают. Раненых уже перевязали. Офицеру, которому она тоже устроила сотрясение — дадут какое-нибудь снадобье, и пусть отлёживается на соломе…
Но, разговаривая о пленниках, он не переставал смотреть на неё… Катя чувствовала себя так, словно над заледеневшей пустыней, когда-то бывшей её душой, взошло тёплое весеннее солнце. И многолетние льды начали таять, расступаться.
Этот человек видел, что с ней некогда произошло. Понимал, что убитую душу воскресить не получится. Он попросту отдавал ей свою — возьми, мол, и живи.
Могла ли она принять такую жертву?
Могла ли не принять?
Из магистрата она ушла в состоянии, которое смело можно назвать словом «смятение». Для самокопаний было не самое лучшее время: на кону стояло буквально всё, ведь если Карл захватит Полтаву, то и ход истории резко изменится. Не случится оглушительного разгрома шведов, России придётся долго и муторно выковыривать «брата Карлуса» из Малороссии, причём, без какой-либо надежды на помощь союзников и с угрозой войны ещё и с турками. Потому город должен устоять, любой ценой, хоть при штурмах, хоть при вылазках диверсионно-разведывательных групп Хаммера… Но взошедшее над руинами её души солнце продолжало светить и греть даже тогда, когда она заперлась в отведенной ей комнатушке.
А когда тает лёд, течёт вода.
Катя не плакала с пятнадцатилетнего возраста. С того самого дня, когда случилось непоправимое. А сейчас по её лицу текли слёзы. Слёзы облегчения. Слёзы возвращения к жизни.
…В эту ночь мало кому довелось нормально отоспаться.