Сегодня она полдня потратила на то, чтобы хоть часть белгородцев немного поднатаскать на борьбу с такими, как она сама. Чтобы хотя бы пять секунд могли продержаться и поднять шухер. Самой большой проблемой оказалась не физическая подготовка. С этим у местных был полный порядок. Сложнее всего было преодолеть психологический барьер — все эти понятия о «благородной войне» и тому подобное, особенно среди офицеров. Наконец не выдержала и заявила: «Если к вам в дом лезет разбойник с ножиком, вы не станете придерживаться всех этих правил — просто саданёте чем попало и куда попало. Ну, так вот, и сейчас то же самое. Цель нашего противника — не красиво подраться, а убить нас. И ему всё равно, как он это сделает — благородно или не очень. Ему важен результат — чтобы мы тут дуба дали…» Только после этого дела пошли куда лучше.
…Приближение пресловутого «Часа Быка» — то есть двух часов пополуночи — Катя ощущала как давящую со всех сторон темноту. Это было не нечто личное, просто просыпались древние инстинкты, унаследованные людьми от животных предков. Она могла видеть, как примерно те же ощущения, испытываемые в разной степени, охватывали и солдат в карауле. Смолкли негромкие разговоры, они начали ёжиться, словно под холодным ветром. Майская ночь и впрямь была прохладной, но уж в полном обмундировании и епанче поверх можно было чувствовать себя утеплёнными… Это состояние всегда её угнетало, однако Катя привычно исполняла свои обязанности, наплевав на личные проблемы. Она как раз проверяла караул у Киевских ворот, когда всё её существо обожгло ощущение прицельного взгляда со стороны. Точнее, снизу, из-под стены.
Это чувство не подводило её ни единого раза, ни там, ни здесь. А это значило, что «гуси» прилетели.
В скудненьком свете тлеющего фитиля, который всегда имелся у пушкарей, белгородцы увидели, как солдат-девица вдруг остановилась и замерла. А затем медленно подняла руку, прикладывая палец к губам: мол, тихо. Видать, что-то не то расслышала. Они и так молчали, а сейчас и сами застыли, ровно истуканы. И… тоже услышали.
Снизу доносились едва различимые шорохи. А где-то совсем рядом, на стене — словно гвоздём в камне кто-то тихо ковыряет. Солдат-девица неслышно — вот те крест, шаги её и впрямь не слыхать! — сместилась в сторону, откуда доносился звук. Присмотрелась, отошла в тень и, судя по тусклому отблеску, достала нож из голенища. Она не жаловала шпагу, больше доверяя короткому клинку.
Драгуны тихо, чтобы не сильно шуметь, стали взводить курки на ружьях. Велено было, ежели эти проберутся, палить им по ногам и рукам, так как наверняка на туловища наденут броню, которую пуля не берёт.
Небо было ясное, звёздное. Убывающая Луна только-только начала подниматься над горизонтом, подсвечивая окрестности. Пусть и не полная, с блюдце, но всё же предметы стали отбрасывать тени. И вот одну из таких теней, зашевелившуюся на бруствере, углядели уже все.
Тень буквально растеклась по камню, словно сливаясь с ним. Не знаючи, куда смотреть — не вдруг заметишь. Послышался шорох. Тот человек тихонечко сполз на вымостку боевого хода, совершенно теряясь в сплошной тьме, царившей под бруствером… Что-то едва слышно прошелестело, скрежетнуло — и снова затихло. А над бруствером показалась вторая тень, повторившая манёвр первой. И снова какой-то подозрительный шорох в темноте. Наконец от каменной кладки отделилась третья тень более привычных очертаний: то солдат-девица, пригнувшись, буквально перекатилась к белгородцам. В каждой руке она держала нечто вроде короткого ружья весьма странной формы. И, судя по тому, что новоприбывшие не протестовали против этого, им было уже всё равно. Девица положила одно из ружей справа от себя, а из второго явно намеревалась стрелять. И когда над бруствером возникла третья тень, капитан Меркулов уже не колебался.
— Пли!
Разбирать, где там у того «гостя» голова или ноги, уже никто не стал, пальнули куда придётся. Судя по воплю — куда-то да попали, благо, четыре шага — не расстояние. Тень скользнула назад, за бруствер. Что с этим пришлецом далее сталось, было неведомо.
— Зажечь огни!!! — заорал капитан.
Его команду подхватили офицеры на стенах города, а солдаты принялись зажигать масляные фонари и даже самодельные факелы. И тут, как и говорила солдат-девица, застучали выстрелы ещё в трёх местах, где более всего опасались вылазки. Судя по тому, что солдаты стреляли сверху вниз, вдоль стены, лазутчиков обнаружили ещё, так сказать, на подходе. А Катерина, вооружённая отобранным у оных странным ружьём, приникла к верхней кромке бруствера и тоже целилась куда-то вниз. Оттуда доносилась такая пальба, словно стреляла разом целая рота… Выстрелы, крики… Со стороны свейских позиций тоже начали палить ружейно: видать, там и правда скрытно подобрались и ждали, когда ворота откроют. Одним словом, началась настоящая баталия, только при лунном свете.