Сколько длилась их отчаянная атака? Она не знала. Ее личное время сжалось, спрессовав в одно краткое страшное и великолепное мгновение и стремительный бег коня, и ветер, бьющий в разгоряченное лицо, и лавину аханских сабельщиков, неумолимо, как последняя волна, надвигающуюся на нее. Что там случилось еще? Что осталось за гранью осознания и памяти? Гул идущей в атаку лавы, дробный гром залпов и дикий визг раненого коня, взмахи тяжелых аханских сабель и искаженное ненавистью и ужасом лицо врага, увидевшего свою смерть, и пот, горячий едкий пот, и тяжелое дыхание… Что еще? Если бы она осталась жива, если бы атака оказалась победной, натруженные мышцы рассказали бы ей историю этого боя, напомнив о бесчисленных ударах мечом, которые она наносила, защищаясь и нападая, о долгой, страшной и тяжелой работе, проделанной ее телом. Тело вспомнило бы все, что не успела запечатлеть душа, что стерло «дыхание драконов». Измученное тело, боль ран и гул, стоящий в ушах, восстановили бы для нее картину боя, нарисовали бы ее, пусть фрагментарно, пусть отдельными мазками на выбеленном ненавистью и боевым безумием полотне ее памяти. И сны ее наполнились бы яростью и хаосом сражения, воплями ненависти и боли, звоном стали, тяжким трудом легких, тянущих из пропитанного ужасом воздуха капли жизни, потребной, чтобы сеять смерть. И в ночных кошмарах, которые омрачают сон сильных духом точно так же, как и слабых душой, вернулся бы к ней серый свет ненастного дня, свист сабли у виска, сполохи выстрелов, пробивающиеся даже сквозь пороховой дым, стелющийся над Легатовыми полями. Но сага ее последнего боя умерла вместе с ней. Умершее тело не способно было напомнить о боли, той боли, которая приходила вместе с ударами сабель, рушившихся на нее из Большого Мира, скрытого за кровавой пеленой. Ее Малый Мир, мир ее собственного Я, был сожжен азартом боя, он весь без остатка сосредоточился в левой, все еще живой ее левой руке, в мече, зажатом в ней, в не знающей иной преграды, кроме смерти, воле убивать. Убивать, убивать и быть убитой, чтобы не знать, не узнать никогда того, что произошло потом. Все это длилось одну долгую секунду, краткий миг ее личного времени, существовавшего до тех пор, пока сознание графини Ай Гель Нор неожиданно и стремительно не нырнуло в безвозвратный омут вечности. Все кончилось.
Гай Гаэр шел напролом. Для тактических изысков, до которых он, вообще-то, был большой охотник, не было уже ни сил, ни времени. Теперь все упростилось до крайности, потому что «на краю». Или уже – за краем? Скорее всего, именно так, но об этом он не думал, как не думал сейчас вообще ни о чем. Вперед его вел только инстинкт, сродни воле зверя, и долг, тот долг, что сильнее смерти, тяжелее жизни. Долг ленника гнал его туда, где Гай Гаэр видел – или думал, что видел, – как в последний раз мелькнуло красное золото ее волос.
Ветра не было, и в сыром холодном воздухе стояли плотные клубы порохового дыма. Дым не рассеивался, хотя прошло уже много времени с тех пор, как прекратилась стрельба и началась рубка. А может быть, это и не дым был вовсе, а туман лег на Легатовы поля? Но Гай даже не обратил на это внимания. Он смертельно устал. Бой выпил все его силы, как ночные убийцы выпивают кровь своих жертв. Гай плюнул бы на все, лег сейчас, упал из седла прямо в грязь и умер. Если бы мог себе позволить, непременно лег и умер. Но такого права у него не было. Долг звал его вперед, и Гай Гаэр шел напролом, убивая всех, кто вставал на его пути, и вел за собой последних живых рейтаров графства Нор.
Неожиданно из белесой мглы вылетел аханский сабельщик. Гаэр среагировал быстрее, чем понял, что делает, но такова реальность боя, превратившегося в резню. Думать уже некогда. Он успел увидеть безумные глаза аханка, его грязное лицо, но, уже делал то единственное, что успевал сделать. Гай Гаэр резко осадил коня, поднял его на дыбы и обрушил на не успевшего опомниться врага. Удар копыт Демона выбросил сабельщика из седла, наверняка убив его на месте. Это было красиво сделано, но им не повезло, Гаэру и его коню. Гай немного не рассчитал – да и не мог он ничего рассчитать, если честно. И в следующее мгновение – изломанное тело сабельщика еще не успело упасть во взбитую копытами вязкую грязь – Демон налетел на круп продолжавшей двигаться вперед серой в яблоках кобылы. Гай выпрыгнул из седла, но вот спасти коня не смог. Оба животных тяжело рухнули рядом с ним. Раздалось дикое ржание кобылы, и закричал от боли Демон, сломавший при падении ногу. Все, что мог теперь сделать Гай Гаэр, тяжело поднявшийся на ноги рядом с бьющимися на земле лошадьми, это взглянуть коротко в страдающие глаза друга и прервать его мучения ударом милосердия. Меча Гай из руки не выпустил, даже вылетая из седла.
На самом деле он не верил, что найдет графиню, но его утешала мысль, что и долга своего он не нарушит тоже. Не найдет, не потому, что не искал, а потому, что не смог. Рано или поздно, но его маленький отряд должен был нарваться на врага, который будет им не по зубам. И все кончится. Они умрут и уйдут туда, где, возможно, им посчастливится больше. Конечно, Гай не рассчитывал, что боги оценят его заслуги той же мерой, что и ее, но все-таки там, на Высоких Небесах, у него было больше шансов увидеть графиню – хотя бы и со спины, уходящую вверх, в чертоги героев, – чем здесь, в кровавом хаосе последней битвы. Однако, пока этого не случилось, то есть пока он был жив, Гай продолжал искать и – неожиданно для самого себя – нашел. Вообще-то это было чудом, найти ее среди покрывавших по-прежнему затянутые сизым туманом Легатовы поля тел мертвых и умирающих бойцов и их лошадей. Но случай вышел. Не иначе, как души предков вымолили у добрых богов удачу для него и последнюю честь для графини. Так или иначе, невероятное произошло, и Гай снова увидел рыжее пламя ее волос, которое не смогли погасить ни грязь, ни кровь, ни туман.