Кон задумался. Сколько же достаётся его народу на протяжении столетий! Жизнь под прессом. Ему вдруг пришла в голову мысль: не в этих ли условиях причина его талантливости? Нас сначала любят, а потом ненавидят. Не любят? Ну не любят, но вначале уважают, потому что нуждаются. А потом гнетут, давят, притесняют, законодательно ограничивают… Они нас терпят, если им от нас становится хорошо. Но завидуют, когда становится хорошо нам! И здесь, из-за этих проблем давления и долготерпения расцветают изобретательность и изворотливость, пока не вырывается из подсознания неожиданный ход, изобретение, предложение, приносящее пользу всем. Тогда наступают вновь равновесие и сосуществование. И так вся наша история, как морская волна: прилив и отлив, прилив и отлив. И вновь прилив… Выделяются из массы немногие. Конечно, есть и очень успешные, но отвечать за них, если они вытесняют местных, приходится всем. Нет, не может быть чтобы не было выхода, чтобы у фашистов это получилось! А собственно, чего они от нас хотят? Денег? Для нас деньги вовсе не идеал. Идеал для нас – Бог! А деньги – только средство, когда нет других средств. Или когда нам не позволяли использовать другие средства к существованию, например, покупать землю для ведения сельского хозяйства. Таков путь почти двух тысяч лет изгнания.
Кон прервал свои размышления. Берни просил по пути, если сложится возможность, заглянуть в имение. Витцман давно собирался уехать из Германии, но до сих пор всё ещё здесь. Он, Бернд, не против, но всё же с имением надо решать. Пусть Симон присмотрится. Может быть, возьмёт на себя труд управляющего? У него, мол, организационного опыта достаточно. Здесь нужен всего-то надзор и учёт. Кон ухмыльнулся. Что ж, на обратном пути он заедет к Витцману. Еврею с евреем стоит поговорить в любом случае.
Лучшего места для встречи с коллегами и даже для деловой встречи, чем синагога, у евреев не существует. Поэтому в Обернкирхене Кон направился сразу туда. Как раз заканчивалась дневная молитва и можно было обговорить с людьми и своё пребывание, и новости. Ясно было, что его поселят в одной из комнат общинного центра при синагоге на Струллштрассе. Он всегда ночевал там. Это его устраивало.
От вокзала, небольшого двухэтажного строения, до извилистой Струллштрасе было около километра пути, но наступал мягкий осений вечер, и Кон решил прогуляться. На улицах было пусто. Только в кафе и булочных сидели завсегдатаи, а в ресторане, мимо которого он шёл, гремела бравурная музыка.
В общинном центре, весь вечер, лёжа в постели, он тяжело думал. С прекращением поставок значительная часть его средств существования исчезает. На свой небольшой магазин в Берлине особых надежд он не возлагал. Ему с двумя сёстрами многого не надо. Но есть ещё старшая сестра Берта. Она рьяная польская патриотка и свой Ястров, когда он предложил ей перебраться в Берлин, покидать не собиралась. Гордилась Пилсудским, который в 1926 году наконец даровал евреям гражданство. И что это за польское гражданство? Предложение премьер-министра, а заодно и министра религий Казимежа Бартеля отменить ограничения для евреев в области экономики, культуры и религии так и не было осуществлено. Пилсудский отменил лишь царские дискриминационные законы против евреев. Но он всячески стремился избавиться от еврейского населения. Традиционного антисемитизма он не отменил, да и кто может это отменить? Декретом? К тому же налоговая политика разоряла еврейских торговцев и ремесленников. А это, в свою очередь, влияло на посредников. Властям были важны «свои» коммерсанты, «свои» кооперативы.
У Берты трое детей, муж Луис. Как жить им дальше? Симон, вспоминая её, мысленно улыбнулся. Он называл Ястров по-немецки: Ястроу, а сестра сердилась. «Ястрове», – говорила она.
Город этот то польский, то немецкий. Политика. Городок небольшой, но промышленный. Там всегда жили евреи. Есть там большая табачная фабрика, основанная евреем Саймоном, есть ещё много чего, а главное – ещё три важные для его семьи фабрики – по производству тканей, обувная и картонажная. Ещё покойный Карл, муж Йеттки, имел деловые связи с картонажной фабрикой, а он, Кон – с тканями и обувью. Хороши польские товары и дёшевы. И что теперь будет с Бертой? Она в деле. А дети? Да, дети. У них, кажется, иная судьба. Старший сын Берты врач, и он уже в Аргентине, а Фрида, дочь Йеттки, нацелилась на Бразилию. Ей срочно нужны деньги.
Утром Кон проснулся с предночной установкой. Сомнения и колебания отброшены. Нужны деньги, и он должен их потребовать. Он имеет право на неустойку…
Собрались в общинном центре. Пришли коммерсанты по текстилю Леопольд и Элиас Лионы. Приехал и штадтхагенский Элиас, владелец текстильного универмага «Элиас Лион». Немного позже подошли Филипп и Пауль Адлеры. Явился, видно, любопытства ради, и торговец лошадьми Мориц Шёнфельд. За ним пришёл Бендикс Штерн, которого друзья звали Бенно. Когда все расселись, Леопольд Лион, старейшина синагогальной общины, взял слово первым. Он похлопал Кона по плечу и начал с успокоительной фразы: