Небо за окном хрустело снежными облаками. Дама с отвисшими мочками не ошиблась — она действительно знала маму. Не знала она только того, что Эдем — не Дима, а Дима уже нет.
Чудовище, давно не всплывавшее на поверхность, выползло из глубины, вцепилось в Эдема и потянуло его в мрак.
«Ты не Эдем, — говорило оно, не разжимая челюстей, — ты только замена умершему ребенку. Вы и внешне похожи. Они смотрят на тебя, а видят Диму. Ты никто».
Эдем закрыл уши ладонями, надеясь, что стук крови заглушит эту жестокую правду. Злой шепот не стихал. Эдем не знает, сколько просидел, прижавшись к теплой батарее, время уже не имело значения. Зашла мама Димы, включила свет, потрогала лоб Эдема. Он послушался ее и вышел в столовую. Точнее, вышел не он — только оболочка знакомого ей мальчика, а сам носитель этой оболочки остался в темноте у батареи.
Папа Дмитрика уже сидел за столом, подкладывая к говяжьим котлетам на своей тарелке горячий, как жар, картошку. Было необычно, что он не переоделся в клетчатую домашнюю рубашку, а остался в белой рабочей. Ел он так поспешно, будто под подъездом его ждало такси.
Эдем ужинал, не поднимая головы. Картофель был невкусный, котлеты тоже, к салату он даже не прикасался, потому что тот и не входил в обязательную часть рациона. Доев, заметил, что тарелки взрослых убраны, а сами они просматриваются.
Неужели знают о его открытии?
— А теперь десерт.
Эдем отдал пустую тарелку и придвинул к себе кружку, из которой уходила пара.
Ему не хотелось сладкого, но ему пришлось остаться на десерт, чтобы не вызывать подозрения.
В комнате стало необычно тихо, умолк соседский телевизор, перестал скрипеть пол, даже холодильник, казалось, уже не гонял фреон по трубкам и прислушивался.
Перед Эдемом стояла тарелка с виноградом. Таким же, как в картонной коробке на рынке, только с этого скатывались большие капли воды. Казалось, эти виноградинки выточены из льда, завернутые в тоненькую кожуру, и солнце внутри каждой из них только светит, но не греет.
— Попробуй, это вкусно.
Эдем смахнул застывшую каплю. Виноградина была упругой, но не ледяной. Он потянул одну — и вот ягода у него в руке. Идеально гладкая.
Эдем положил ее в рот, перекатил языком, стиснул зубами — и рот наполнился вкусом весеннего утра.
— Ну как? — спросил папа.
Он сидел, положив руки на стол, и следил за реакцией Эдема. Мама тоже забыла о своей чашке чая. Вот зачем она звонила отцу, вот о чем она шепотом его просила.
Вторая виноградина во рту. Солнце лопнуло между зубами, рассыпавшись на тысячи маленьких солнц, которые согрели Эдема и рассеяли мрак — прежде чем тот успел материализоваться и осесть смолой. Глядя на лицо напротив, Эдем вдруг поверил, что его страхи были напрасны, а выводы неправильны. Дима оставался Дима, а Эдем был Эдемом — вторым сыном, а не копией первого. И любовь ко второму не была суррогатом любви к первому.
Действительно, восемь лет он жил без них, но сейчас, сидя за этим домашним столом, в теплой комнате, до сих пор пахнущей котлетами, Эдем нашел их общую правду: они чувствовали себя его родителями, они хотели дать ему счастье, — и не было в его сейчас никого ближе, чем этот мужчина и эта женщина. Однажды, в неприветливом коридоре с зелеными облупленными стенами, они остановили свой выбор на Эдеме, они решили его забрать и полюбить, именно для него договорились и купили первый в его жизни виноград. Что ж, Эдем будет достоин их любви: он будет стараться за двоих, чтобы никогда у родителей даже мысли не возникло, что Дима мог бы достичь большего.
Эдем хотел ответить на вопрос отца, но не смог произнести ни слова.
1.6
— Я впервые попробовал виноград в пятнадцать лет, — этот мужской голос был хорошо знаком Эдему.
Скрип и плеск — кто-то елозит мокрой тряпкой по полу. Неподалеку дребезжит вентилятор. Совсем рядом резина ударила по жесткой поверхности — играют теннисным мячиком.
— Он приходит в себя, — голос женский и на этот раз незнакомый.
Запах хлорки разъел все остальные. Встряхивая с себя остатки воспоминаний, Эдем задумался — не были ли слова о винограде частью марева.
Над ним нависли два силуэта. Спустя долгую минуту Эдем узнал в одном из них Артура, его врача и друга. Другой силуэт оказался медсестрой — из тех медработниц, которым только стоит взять в руки вакуумную пробирку для анализов, как кровь сама наполняет вены, сдувая их всеми линиями и узлами, потому что такой сестренке нельзя сопротивляться.