Артур свистнул от изумления.
— Это называется зайти из козырей, — заметил он. — Надеюсь, никого из них ты мерзостью не называл?
Гарда ощупал нас с Артуром опытным взглядом, не нашел ничего угрожающего и сказал что-то вполголоса президенту. Тот отрицательно махнул рукой. Гарда дернул подбородком и скрылся за дверью.
Президент подошел к нам.
Странно было осознавать, что еще несколько часов назад эта фигура была моим вторым я, порцией сливок в моем американо, а теперь стала очевидным врагом.
— Добрый вечер, Эдем, — президент смотрел не моргая. — Ну, о вас я знаю, а этот второй кто? — вопрос адресовался Безликому.
— Его врач. Я следил за сигналом телефона и перехватил объект до того, как они успели добраться до стадиона.
Президент потянул на себя кобуру Безликого. Тот дернулся от неожиданности, но сопротивляться не стал. Президент вынул пистолет и проверил, полный ли магазин.
— Знаю. Проверьте, закрыты ли другие выходы.
Безликий метнулся кабанчиком. Дверь, через которую я сбежал вчера вечером, была рядом — кому как не президенту это знать. Но он хотел все же подстраховаться. Безликий дернул ручку — выход действительно был надежно заперт.
Президент молчал — то ли ожидал, пока Безликий завершит проверку, то ли надеялся, что первый шаг сделаю я.
— Чем моя скромная фигура заинтересовала целого президента страны? — не стал я разочаровывать его. — Надеюсь, это не попытка в рамках предвыборной кампании пообщаться с каждым потенциальным избирателем? Если да, то можете спрятать пистолет, обещаю: мы оба проголосуем за вас.
— А вы достаточно смелы для безоружного, Эдем. Хватит дурачиться. Рассказывайте.
— Что рассказывать?
Безликий вернулся и доложил: единственный незапертый вход на крышу — это тот, через который мы все сюда попали.
— Сегодня утром я проснулся где-то и вспомнил вчерашний день, в котором я делал что-нибудь! — последнюю фразу президент воскликнул, будучи уверенным, что, кроме нас, его никто не услышит. — Например, побывал в вашей палате. Не думаю, что это случайность. Думаю, ваша персона и мое вчерашнее поведение как-то связаны. И я хотел бы узнать — как именно.
Если существует выражение лица, за которое не жалко заплатить миллион, то вот оно рядом. После слов президента Артур выглядел так, будто усомнился в незыблемости привычных вещей и начал верить в чудо.
— Откуда мне знать, — ответил я, как младенец. — Я три дня находился в коме.
— Это несложно имитировать, если договориться с врачом.
— Мужчины не имитируют.
Президент защелкал языком, словно дед, который хочет пристыдить вредного внука.
— Зачем вы тогда собрались на стадион?
— Сегодня там концерт группы «Времени нет», — ответил я. — Обожаю песню о фиалке.
Президент поднял рукав рубашки.
— Концерт начинается в семь — я это знаю, потому что сам там буду. Торопиться было лишним. И кстати, где ваш билет?
— Как раз торопился забрать его у перекупщика.
— Так я и подумал. А вы, доктор, — президент не нанес себе труда узнать имя Артура, — вы куда так спешили?
— Эдем сказал: времени нет. Я и подумать не мог, что это название группы.
Президент вернулся в Безликий.
— Остроумные ребята, особенно этот, — президент ткнул палкой в Артура. — Жаль, у нас нет министерства комедии, — устроил бы одного из них замминистра.
— Вы не в том положении, чтобы молчать, — вмешался Безликий. — Что вам известно?
Я решил, что лучший выбор в этой ситуации — притворяться незнанием.
— Известно о чем? Вы хотя бы подскажите. Я только сегодня утром вышел из комы. А у врача вчера был выходной после суточной смены, и я подозреваю, что он провел его в постели.
Президент и его подопечный переглянулись. Безликий протянул Антоненко наши телефоны — наверное, подумал, что поэтому будет интересно заглянуть в них. Но президент этого не сделал. Вынул из кармана штанов платок, протер мобильники, уничтожая возможные отпечатки, а затем швырнул их с крыши. Мы с Артуром синхронно провели их взглядом, и все наше юношество быстро куда-то делось.
— Ну что, будете говорить?
— Я не боюсь, — заверил я. — Уже отбоялся с тех пор, как узнал о смертельной болезни.
Безликий кивнул президенту, подтверждая мои слова.
— Тогда вы не оставляете мне выбор, — решил Антоненко. — Разве в политике может существовать такое дело, как доверие? Если вы лжете мне и что-то знаете, это знание должно исчезнуть вместе с вами.