Его пламя уже прочехло до жарки, но мои слова, как мехи, снова раздули огонь в доменной печи.
— И мне потом с этим жить. Это мне вспоминать лицо погибших и осознавать, что ни одно раскаяние такого греха не искупит. Это моя жертва, и я приношу ее ради своего народа. Меня интересует не власть, нет. Власть тяжелая ноша, и я несу ее только потому, что знаю наверняка: кроме меня, никто с этим не справится. На одной чаше весов — несколько случайных жизней, на другой — будущее страны. И если у меня уже есть сила выбирать и сила распорядиться этой силой, я выбираю будущее. Сегодня на телеэкранах украинцы увидят, как из пепла возрождается национальный герой, который сначала поможет раненым, а потом поведет людей…
Посошок застыл в его руке, сам он стал как мраморный памятник, и только подвижные губы и подбородок, то и дело подергиваясь, выдавали в нем живого человека.
Но один из нас не собирался наблюдать дальше этой метаморфозы. Об Артуре все забыли, я тоже, и это было ошибкой.
Плавно, как уснувший на волнах лебедь, Артур сокращал расстояние между собой и президентом. Ладен поспорить: сосредоточившись на действии, он не слышал ни одного слова из сказанного. И в тот момент, когда все остальные были поглощены речью президента, Артур бросился на него.
Я видел это как в замедленной съемке. Вот Артур с наручниками за спиной взмывает в прыжке и опускается рядом с президентом. Вот он бьет его головой в уже почти мраморный подбородок. Вот мы с Безликим застыли в оцепенении, а спустя мгновение бросаемся к ним. Но наши тела еще только начали движение, наши мышцы только напряглись для активного действия, а президент уже приходит в себя от удара. Посошком он отталкивает от себя Артура и, подняв пистолет, стреляет ему в грудь. Медуза вылетает из дула облаком дыма, и Артура отбрасывает на пол.
Кто-то кричит, и я не сразу понимаю, что крик раздается из меня самого.
Артур не потерял сознания, но по груди его растекается огромное бурое пятно. Он рассматривает ее с неподдельным изумлением. Я накрываю рану, словно моя ладонь способна остановить кровь.
Президент нависает над нами ангелом смерти. Его пистолет опущен, но ясно, что наша судьба решена. В его глазах — беззаботное море. Он выглядит как человек, который сделал то, что должен.
Все это продолжалось так долго, что я успел спросить себя: а что дальше? Пятно захватывало все большую площадь — как вражеские войска на военной карте.
Президент кивнул на край крыши — предлагая мне завершить эту сцену последним полетом, но понял, что я останусь на полу до последнего, и снова поднял пистолет.
Никто из нас не заметил, как на крыше появился Гарда. Он словно вынырнул из бетонного озера в нескольких шагах от президента и Безликого. В его руке блистал короткий револьвер — более короткий и более легкий, чем у президента, но такой же смертоносный.
И струйка пистолета Гарды была направлена на его начальника.
— Бросьте оружие, господин президент! — четко сказал он.
Не будь Артур ранен, я наверняка в этот момент зашелся бы хохотом.
— Ты что творишь? — с удивлением спросил президент.
Он на несколько секунд обалдел, а потом решил, что это шутка. Григорий Гарда — его неразлучный спутник на пути власти, его единственный друг и человек, который и устроил всю эту воплем — направил на него свое оружие. Разве могут такие его намерения быть серьезными?
Но Григорий Гарда поднял курок.
Президент уронил палку. Мир рушился на его глазах.
— Что происходит? — с трудом произнес Артур. Ранение не лишило его любопытства.
— Бросьте оружие, господин президент, и два шага назад! Мы все видели и слышали. И о бомбе на стадионе, и о фениксе, вылетающем из пепла.
Гарда прицелился президенту в голову, и я был почти уверен: еще мгновение — и он нажмет спусковой крючок. Это был бы самый выгодный вариант для него — лишить жизни сообщника и заявить, что ничего не знал о его планах.
Почему он не выстрелил сразу? — подумал я и вспомнил полку с посудой в его кабинете. Каким бы стальным Гарда ни был, но десятилетия бок о бок так просто не выбросишь на помойку.
Президент сдался, опустил руку, и пистолет скользнул по его штанине. Нет, он сделал это не из страха быть застреленным — его подкосила измена единственного человека, которому он действительно доверял.
Безликий истошно оглядывался, пытаясь понять, где камера. И наконец, щуря глаза от ослепительного солнца, он ее все-таки разглядел. Глазок телефона между трубами.
Вчера я оставил под козырьком трубы один из президентских телефонов, тот, которым сумел отвлечь начальника охраны. Я вспомнил о нем, оказавшись перед зримой перспективой совершить свой последний полет. Это была не смутная расчетом надежда на то, что телефон там так и лежит и что заряда батареи в нем еще хватит.