Рядом, чуть не зашибив, ударила об пол расшатанная деревянная лестница.
– Поднимайся! – скомандовал кто-то.
Несмотря на то, что каждое движение вызывало у него боль и дурноту, довольно легко вскарабкался наверх. Едва голова показалась над краем ямы, ему велели остановиться и крепко перетянули руки за спиной веревкой. Потом, взяв за плечи, выдернули целиком на свет белый и поставили на ноги. Затылок взорвался болью, он чуть не потерял сознание и зашатался. Упасть не дали, ухватив за ткань рубахи.
Глаза не успели привыкнуть к свету, яркое солнце резало их бритвой, и он не мог разлепить веки, как ни старался.
– А хорошо его декурион по башке приложил… И ведь не сдох, собака иудейская. Ну! Идти можешь? – прозвучал тот же голос.
Его совершенно по-хамски встряхнули. Один глаз удалось разлепить на мгновение. Он успел разглядеть двоих людей в тех же идиотских костюмах древних воинов, что и во сне. В одном из них по лексике и кровоподтеку на подбородке он опознал давешнего грубияна. И снова дикий гнев, ранее несвойственный интеллигентному в общем человеку, лишил его возможности контролировать свою речь.
– Да кто вы, совокупляться в рот, такие?! – возопил он. – Никуда я с вами, мужеложцами, идти не собираюсь!
Коротко посовещавшись, «воины» подхватили пленника под руки с двух сторон и почти понесли куда-то, ему оставалось только успевать переставлять ноги.
Пока его волокли, глаза попривыкли к свету.
Большой, пыльный двор, с одной стороны ограниченный каменной стеной с деревянными воротами посередине, с трех других – приземистыми строениями под черепичными крышами. Одно из строений выдавало свое предназначение валящим из трубы дымом и густым запахом готовящейся пищи. Посреди двора был колодец.
Смуглый человек, одетый в какое-то подобие подгузника, вел под уздцы красивую гнедую лошадь. В тени галдели и громко смеялись несколько «легионеров». Они вдруг замолчали и с явным неодобрением уставились на пленника.
«Да нет, я не сошел с ума. Это декорация. Они тут реалити-шоу на древнеримскую тематику снимают, – догадался он. – Но почему тогда все говорят на латинском?!»
Его подтащили к двери, по сторонам от которой торчали два вкопанных в землю древка. На одном был красный вымпел с вышитым золотом орлом, по отчетливой ассоциации – имперским, на втором – несколько позолоченных дисков, поставленных вертикально друг на друга, с искусно вырезанной кистью руки сверху.
Побитый конвоир вошел в дверь и затворил ее за собой. Его напарник отпустил пленника, и тот сразу осел на землю. Через минуту Синий Подбородок вышел и торжественно объявил:
– С тобой будет говорить декурион третьей турмы десятого легиона «Фретензис» Тиберий Куспис Порциус.
– А почему не Марк Туллий Цицерон? Я бы лучше с ним побеседовал, – пробурчал Антон Сергеевич, прежде чем его соскребли с земли и водворили в помещение. Там его поставили на колени, после чего дверь захлопнулась. Теперь глазам нужно было снова привыкать к перемене освещения: в комнате было единственное оконце, больше похожее на бойницу. Свет из него падал как раз туда, где поместили пленника, остальное пространство тонуло во мраке.
Стоять на коленях на твердом полу, со связанными сзади руками, было очень некомфортно, он немного расслабился и опустил зад на пятки… Понемногу стала прорисовываться обстановка. Конструкция, похожая на этажерку с витыми колоннами по углам. На ее верхней полке – силуэт античного бюста. Массивный стол, заваленный свитками. Над ними… немигающие глаза, вперившиеся ему прямо в лоб. Это было несколько неожиданно: он думал, что один в помещении и вышепоименованный Тиберий Что-то-там-циус подойдет позже. Он мысленно усмехнулся и уставился в эти глаза таким же немигающим суровым взором. Игра в гляделки продолжалась какое-то время. Вероятно, почувствовав, что это уже выглядит глупо, «римлянин» моргнул, зашевелился и резко прокаркал:
– Твое имя, разбойник?
– Антоний Сергиус, – исковеркал он на римский манер свое имя. – А разбойником в последний раз меня называла моя бабушка.
– Кто ты такой и что делал в сей поздний час у акведука?
– Ничего, гулял.
– Не смей мне врать! – декурион подался вперед к пленнику. – Признавайся! Ты гнусный шпион и хотел отравить воду!
– Вовсе нет, – он припомнил разговор своих конвоиров у ямы и решил схитрить, предчувствуя, что рассказывать о том, что совершал вечерний моцион, восстанавливаясь после операции на головном мозге, не стоит. – Командир, если честно, я не знаю, как там очутился. Кто-то крепко приложил меня по башке чем-то тяжелым. Мне повезло, что я остался жив… У меня постоянно кружится и болит голова. А еще я ничего не помню…