Там столько лет подряд
стволы стояли прямо.
Следов лосиных ямы
там в зарослях стоят.
Там тише тишина,
черней под снегом хвоя,
и ветка над тобою
качается одна.
«Быстро блекнут зим покровы…»
Быстро блекнут зим покровы:
то декабрь, то январь.
Почернел закат багровый.
Дом зажегся, как фонарь.
Но в глуши небес румяных
наши ночи хороши:
бесконечны, постоянны,
как бессмертие души.
«Если все открылось разом…»
Если все открылось разом,
то чему благодаря? —
над морозом, как над газом,
розоватая заря:
все детали отличатся,
пропадавшие зазря —
станет ясно: это счастье,
утро, проще говоря.
Навсегда увидим мы:
в толщах крыш стоят дымы,
и над нами, и под нами —
осчастливлен снег тенями —
ласковым касаньем тьмы.
«В ней спокойствие есть молодое…»
В ней спокойствие есть молодое —
оболочка смятений и снов,
но внезапно взлетят ладони,
губы выгнутся силой слов —
вся вперед подается, силясь
проясниться сквозь эту гладь, —
и потом стихает опять:
только глаз остается вырез.
«Ты умеешь чувство придержать…»
Ты умеешь чувство придержать
и прикрыть чуть подведенным веком.
Удается многоводным рекам
неподвижно блещущая гладь —
и порою легкий ветер вспять
тянет их течение со смехом.
«Мне хочется не красоты пустячной…»
Мне хочется не красоты пустячной,
но чуда, перешедшего за край:
искусство, не старайся, не играй,
но лишь услышать ей возможность дай,
когда я крикну ей, еще такой вчерашней:
родная, сжалься! Видишь, как я стражду —
не говори так буднично и страшно,
не привыкай ко мне, не привыкай.
«А в женской мысли, нежной и незрячей…»
А в женской мысли, нежной и незрячей,
я смысла никогда не замечал:
она, как огонек жилья горячий
в ночи без окончаний и начал,
она любого смысла легче —
не различить ее и не отвлечь:
ночами так округлы плечи
и нечленораздельна речь…
и вечный мрак вкруг женской мысли вечен.
«Случись со мною сказка…»
Случись со мною сказка,
чтоб шелковый клубок
катиться до развязки
передо мною мог.
Но вот уже калитка —
искомый терем, сад…
И остается нитка,
ведущая назад.
Солнцестояние
«Мы поедем без билета…»
Мы поедем без билета
в убывающее лето.
Пассажиров сквозь газеты,
как сквозь сито, протрясло.
Оттого в пустом вагоне
никого сегодня нету:
на платформе, как в июне,
пусто: пусто и светло.
«Летом из холодной печки…»
Летом из холодной печки
пахнет стужею и сажей.
На плите неразогретой —
полстакана молока,
пачка соли, нож и спички
и еще комок бумажный
из засаленной газеты
от январского денька.
«Только летом, только летом…»
Только летом, только летом
есть в году такой пробел:
перед зеленью и светом
слабый сумрак оробел.
В эту пору, в эту пору
свет всеобщий, мрак — ничей.
Это тот пробел, в котором
катятся черемух горы
в прорубь черную ночей.